Расследования доктора Гидеона Фелла. Первая улика (сборник) - [41]

«Предадим его тело земле», – эти мощные и спокойные слова были произнесены под чистым небом. Вновь в его памяти земля падала на крышку гроба, вызывая ассоциацию с сеятелем, разбрасывающим зерно. Он видел промокшие ивы, отражающиеся на сером горизонте, слышал молебен – службу по усопшему, – который ему почему-то напомнил знакомую еще с детства песню «Старое доброе время», ее часто пели в сумерках.

Что это было? Он словно слышал звуки из далекого детства, но вдруг понял, что этот шум реален. Кто-то стучал во входную дверь.

Он встал, схватил со стола лампу и осветил ею себе путь до самого холла. Капли дождя упали ему на лицо. Когда он открыл дверь, он поднял лампу выше.

– Я пришла повидать миссис Фелл, – произнес женский голос. – Думала, она угостит меня чаем.

Дороти серьезно посмотрела на него из-под шляпки. В свете лампы она казалась гораздо ближе. Девушка говорила извиняющимся тоном, при этом глядя пустым взглядом куда-то вглубь холла.

– Они уехали, – сказал он. – Но, прошу вас, все равно входите. Я… я не знаю, смогу ли приготовить тот чай, который вы любите…

– Я сама могу, – ответила она ему.

Скованность исчезла. Она улыбнулась. Повесив промокшую шляпу и пальто в холле, девушка поспешила на кухню и совершенно непринужденно занялась приготовлением чая. Он же пытался хоть как-то изобразить занятость. Теду казалось, что у него никогда не было такого ощущения вины, как сейчас, когда он стоял посреди кухни в то время, пока она готовила чай. Это можно было сравнить только с тем, как пассажир автомобиля наблюдает за водителем, меняющим покрышку. Как только ты пытаешься куда-либо отойти, что-либо сделать, то сразу наталкиваешься на него, а когда передаешь домкрат, то чувствуешь себя исчадием ада. Они почти не говорили, хотя Дороти сделала несколько смелых замечаний насчет чайной утвари.

Она постелила скатерть на маленький стол перед камином в кабинете доктора. Занавески были задернуты, очаг наполнен углем. Нахмурившись, она намазывала масло на тосты, желтый свет лампы отбрасывал тень на ее глаза. Горячие кексы, мармелад и крепкий чай; шуршание ножа о тосты и теплый сладковатый запах корицы по всему помещению…

Вдруг она подняла глаза.

– Вы будете пить чай? – спросила она.

– Нет, – ответил он. – Скажите мне, что случилось?

Нож со звоном опустился на тарелку. Она ответила, глядя куда-то в сторону:

– Ничего не случилось. Мне просто захотелось выйти из дома.

– Вы ешьте что-нибудь, я не голоден.

– Ой, а я ведь тоже не голодна, – сказала она. – Здесь так хорошо: дождь и огонь…

Она потянулась, как кошка, и уставилась на угол камина. Между ними продолжали дымиться чайные чашечки. Она сидела в старом кресле, обитом алой тканью. Впереди, перед камином, лежали те самые листы с переписанными стихами. Она кивнула на них.

– Вы говорили мистеру Феллу о них?

– Да, упоминал. Но я пока не рассказал ему о вашей идее, что в них кое-что кроется…

Тед осознал, что не понимает, о чем они говорят. Что-то словно ударило его в грудь и заставило подняться на ноги. Его ноги казались невесомыми и подкашивались, он услышал, как громко засвистел чайник. Он видел только ее глаза, яркие и призывные. Он обошел камин и приблизился к креслу. Некоторое время девушка смотрела на огонь, а затем повернулась к нему.

Рэмпол тоже глядел на огонь, от которого даже было горячо глазам. Тед по-прежнему слышал свист чайника и дробь дождя. Некоторое время после того, как он перестал целовать Дороти, она продолжала сидеть рядом без движения. Ее глаза были закрыты. Он перестал думать о том, что его могут отвергнуть, поднялся и почувствовал, что его сердце, бешено до этого колотившееся, теперь замедлилось. Он чувствовал себя комфортно, словно под одеялом. Он ликовал и в то же время чувствовал себя глупым. Обернувшись, он посмотрел на нее. Она же широко раскрытыми глазами с отсутствующим выражением лица осматривала потолок.

Собственный голос казался ему каким-то гулким.

– Я… Мне бы стоило…

Теперь Дороти взглянула на него. У него появилось впечатление, что он находится на дне какой-то ямы и смотрит вверх. Очень медленно ее рука обвила его шею, ее лицо вновь оказалось рядом. Они были так близко, что могли слышать сердцебиение друг друга. Чайник перестал свистеть, теперь слышался лишь бессвязный шепот, как в пелене тумана. Внезапно она отстранилась от него, поднялась и стала расхаживать по комнате. В свете лампы ее щеки раскраснелись, она остановилась перед ним.

– Я знаю, – сказала она грубым голосом, задыхаясь, – я маленькое бездушное существо. Я именно такая, вот и все. Так поступить с Мартином…

Он подскочил к ней и обнял ее за плечи.

– Не говорите так! Постарайтесь об этом не думать, – сказал он. – Все кончено, понимаете? Дороти, я люблю вас.

– А вы думаете, я вас не люблю? – сказала она. – Я никогда не смогу, никогда не буду любить кого-либо так, как я люблю вас. Я даже боюсь этого. Вы – первый, о ком я думаю, просыпаясь утром. Вы мне даже снились прошлой ночью. Вот как все далеко зашло. Но еще больше меня пугает то, что именно сейчас я думаю об этом…

Ее голос задрожал. Он прижал Дороти к себе, как будто пытался удержать от прыжка с обрыва.