Расследования Берковича 2 [сборник] - [15]

– Почему не тот? Именно тот, – усмехнулся Беркович. – Инспектор, как по-вашему, далеко ли пошлет меня Эстрин, если я попрошу его показать мне пресловутую кассету?

– Надеешься услышать то, чего не уловила точная аппаратура?

– Я же не сказал «послушать», я сказал – «показать».

– Ты все-таки пришел к идее, что есть другая кассета? Так ее уже неделю…

– Инспектор, у меня еще нет никакой идеи! Я всего лишь хочу посмотреть на кассету. Только посмотреть – ничего больше. Это возможно?

– Эстрин не очень жалует праздное любопытство, – назидательно сказал Хутиэли, но все же начал набирать номер.

Полчаса спустя сержант входил в кабинет Эстрина. Знаменитый эксперт был небольшого роста, а возраст его трудно поддавался определению без дополнительной экспертизы. Берковича он встретил без энтузиазма, но и недовольства своего показывать не стал.

– Кассета как кассета, – сказал Эстрин, – смотрите, только руками не трогайте.

– А вы не пробовали ее развинчивать? – спросил Беркович, разглядывая кассету с дозволенного расстояния.

– Нет, – сухо отозвался эксперт. – И так видно, что внутри ничего не спрятано.

– Да? – хмыкнул сержант. – А почему слои лежат так неровно?

– Потому, – сказал Эстрин, уже не скрывая раздражения, – что лента когда-то порвалась, и ее склеивали. При перемотке место обрыва прекрасно видно. Запись концерта Дуду Фишера была сделана уже после склейки, и потому на качестве звука обрыв не отразился.

– При чем здесь обрыв ленты? – поморщился Беркович. – Скажите, у вас есть сильная лупа?

Эстрин пожал плечами и, не скрывая того, что он думает о мыслительных способностях сержанта, протянул Берковичу лупу с короткой ручкой.

– Могу я?..

– Хорошо, – вздохнул эксперт, – только держите кассету двумя пальцами за углы, понятно?

Беркович осторожно взял кассету и поднес к глазам.

– Ну конечно, – сказал он минуту спустя, – вот тут буква «бет» написана тонким фломастером, видите?

– Где? – спросил Эстрин, забирая у Берковича кассету. – Да, буква. Ну и что?

– А другие буквы на ленте есть?

– Понятия не имею, – рассердился Эстрин. – При чем здесь буквы?

– Ну как же! – воскликнул Беркович. – В записке Фридмана же ясно сказано: «Текст завещания я записал на магнитофонной ленте». Развинтил кассету и записал на ленте. Фломастером. Потом ленту аккуратно сложил и завинтил кассету. Говорят, со зрением у старика все было в порядке…

– Вы думаете? – нахмурился эксперт. – Какой идиот стал бы…

Он прервал сам себя и начал пальцами перематывать ленту, вглядываясь в нее и, судя по выражению лица, находя еще и другие буквы ивритского алфавита.

– Начните с правого конца, – посоветовал Беркович. – Текст может оказаться длинным.

Эксперт не ответил. Сержант тихо встал и вышел из кабинета.

– Кому же достались миллионы? – спросил Беркович инспектора на следующий день.

– Бывшей жене, – ответил Хутиэли. – Но каков шутник! Он действительно записал текст завещания фломастером на ленте магнитофона. Кстати, из-за этого в записи появились лишние шумы, и бедняга Эстрин их-то и собирался подвергать расшифровке!.. Послушай, Борис, а как ты догадался?

Беркович улыбнулся.

– Вы знаете, что говорил Хуан Рамон Хименес? «Если тебе дадут линованную бумагу – пиши поперек!»

– А если тебе дадут магнитофонную ленту…

– Вот именно, – заключил Беркович. – А хорошую шутку отмочил старик, верно?

Смертельный чай

– Я бы на твоем месте обязательно женился! – воскликнул инспектор Хутиэли, когда сержант Беркович положил телефонную трубку. – Достаточно посмотреть на тебя, когда ты разговариваешь с Наташей по телефону, и можно смело сказать: человек созрел для брака.

– Какого человека вы имеете в виду, инспектор? – мрачно спросил Беркович. – Если того, кто ждет в приемной, то назвать его человеком можно только при большой игре воображения. Кстати, что это за личность и что ей здесь нужно?

– А, – махнул рукой Хутиэли, – это Арончик. Выглядит он, конечно, непрезентабельно, но это потому, что провел ночь, как обычно, на площади Дизенгоф.

– Участвовал в демонстрации гомосексуалистов?

– Нет, с сексуальной ориентацией у него все нормально. Настолько нормально, что лет десять назад он сел за изнасилование своей квартирной хозяйки. Выйдя из тюрьмы, он явился к ней опять и заявил, что снимать квартиру намерен либо у нее, либо – нигде. Ты ж понимаешь, женщина предпочла не искушать судьбу вторично и отказала. С тех пор Арончик живет на улице.

– А здесь он что делает? – удивился Беркович. – Или его привлекли за бродяжничество?

– Нет, – вздохнул Хутиэли. – У полиции нет собственных хостелей, а для тюрьмы Арончик еще не созрел. Не знаю, чего он хочет сейчас, давно я его не видел, в последний раз он к нам заглядывал года полтора назад, ты еще здесь не работал. А дейтвительно, – инспектор удивленно посмотрел на Берковича, – что ему нужно? Ну-ка, позови, послушаем… Кстати, кто его впустил-то?

Этот вопрос Хутиэли и задал оборванцу лет сорока, когда тот вошел в кабинет и тяжело плюхнулся на единственный свободный стул.

– Кто впустил, кто впустил… – пробормотал Арончик. – Есть еще в полиции добрые люди. Правда, мало.

– А если конкретно? – поморщился инспектор. – Ты ведь пришел, как в старые времена, продать информацию, я правильно понял?