Рассказы - [26]

Перед операцией партизаны хорошенько умылись снегом, побрились и переоделись в немецкую форму.

Лишь придирчивый глаз мог заметить, что форма не у всех солдат одинакова и что карманы курток и штанов оттопыриваются от каких-то увесистых предметов. Это были гранаты. Кое-кто из партизан сумел положить за пазуху несколько запасных автоматных дисков.

2

С вершины холма показалось в долине село Первомайское. Партизаны расселись на немецкий манер и притихли.

При въезде в село, возле мостика, машину остановил часовой. Это был полицай в овчинном кожухе, валенках и с винтовкой. На рукаве белела повязка с желтыми полосами — отличительный знак полицая. Он вскинул руку в фашистском приветствии и выкрикнул:

— Слава Украине!

Папазьян вылез из машины и, заложив обе руки за спину, чтобы полицай не увидел револьвера, не спеша направился к нему.

— Почему здесь стоишь? — на ходу спросил Папазьян.

— Охраняю село от партизанив, господин охвицер, — бодро ответил полицай и выпятил грудь, увидев за стеклом кабины важного немецкого майора.

— Кто в селе? — не останавливаясь, спросил Папазьян.

— Никого нема. — Полицай беспокойно взглядывал на Папазьяна, не понимая, почему тот идет прямо на него.

— Староста дома?

— Так точно! Когда я уходил на пост, Петро Иванович сидали снидать[17].

Папазьян сделал знак шоферу, тот включил мотор, и под его рокот Папазьян выстрелил в полицая.

Командир отряда выпрыгнул из кабины:

— Черевиченко!

— Есть, товарищ командир!

Двое партизан оттащили полицая в сторону и присыпали снегом. Черевиченко занял его пост. Командир предупредил партизан:

— Помните: в селе ни выстрела, ни слова по-русски. Ферштейн?

— Ферштее, товарищ командир. Гутен морген, в общем, все зрозумило!

В селе было тихо. Папазьян приоткрыл дверцу и спросил у пробегавшего мальчика, где находится полиция и где живет староста. Подросток указал на большую хату напротив церкви. Машина развернулась и с ходу въехала во двор старосты, распугивая гогочущих грязно-белых гусей.

На порог выбежал староста без шапки. Еще не зная, кто из немецкого начальства приехал, он шикал на волкодава, рвущегося с цепи, и кланялся машине до самых колес.

Папазьян спрыгнул с подножки, небрежным жестом смахнул перчаткой снег с носков шевровых сапог, после чего распахнул дверцу перед немецким майором.

Староста Талалай благоговейно приоткрыл рот при виде офицера в шинели с меховым воротником. Майор, не глядя на старосту, походкой хозяина направился к хате. Староста семенил сбоку и все время кланялся.

Папазьян подал своим общую команду по-армянски:

— Тхек, гордзианцек! [18] — И добавил по-грузински: — Чкара, чкара! [19]

Не будь столь напряженной обстановки, партизаны рассмеялись бы озорству разведчика, потому что не поняли ни слова из его команды. Но все они дружно кинулись исполнять приказание: каждый знал заранее, что должен делать.

Майора войск СС Фридриха фон Ленца, как его представил Папазьян, староста провел в самую большую комнату с окнами на улицу, из которых, как сразу заметил Задорожный, была хорошо видна дорога. Кроме того, небольшое окно выходило во двор, где находился большой каменный сарай с дверью, обитой железом и запертой пудовым замком. Там и находился склад продовольствия.

Папазьян вызвал старосту и в присутствии «высокого начальства» сообщил, что они являются карательной группой по борьбе с партизанами и что старосте надлежит нагрузить машину продовольствием и фуражом для боевой конной группы, которая идет следом. Если при этом староста покормит уставших солдат, то господин майор Фридрих фон Ленц отметит его усердие и доложит о нем верховному командованию.

Старосту Талалая покорили великосветские манеры офицера-переводчика. Поглядывая на мрачных немецких солдат, которые отряхивали помятые шинели, староста умильным голосом говорил Папазьяну:

— Яки хорошие немцы. У нас таких не було: смирные, не стреляют, бачь, отряхаются, чтобы чистыми быть…

Папазьян покровительственно похлопал старосту по спине и сказал:

— Это особые немцы!

Староста крикнул жене:

— Ганно, а ну, собирай закуску, хай поедять господа немци!

Грузить продовольствие и фураж Талалай велел прислать трех сельских полицаев. К их удивлению, «немецкие солдаты» тоже стали таскать мешки с мукой, бочонки с салом.

Алексей Задорожный огляделся в доме старосты. «Неплохо устроился предатель». В комнате стоял полированный зеркальный шкаф, новое пианино, дорогой радиоприемник. Уют комнате придавал роскошный фикус — все это было явно украдено во Дворце культуры пли в школе. Впрочем, и продовольствие, которое грузили в машину хлопцы, тоже было отнято врагом у народа. Хорошо бы все это раздать селянам, как всегда поступали партизаны, но сейчас этого делать было нельзя.

Талалаиха подала Задорожному завтрак. Но партизанский командир, казалось, не замечал ни жареных цыплят, ни вишневой наливки, ни вареников. Он с волнением следил из окна за тем, что происходило во дворе. Ведь там, в глухой степной балке, четыреста человек голодных, израненных боевых друзей ждут их возвращения.

Операция явно удавалась.

Пока полицаи закапчивали погрузку продовольствия, старостиха пригласила свободных от постов солдат в просторную избу, где уютно пахло теплом. Отвыкшие от домашнего очага, оторванные от родных семей, партизаны точно в сказке смотрели на скатерть-самобранку. На длинном столе красовались горшки со сметаной, тарелки с сизым холодцом, огурцы, горы белого хлеба — от всего этого повеяло чем-то давно забытым.