Рассказы - [45]
— Аи, негодный, разбудил господина коменданта! — покачала она головой, взяла мальчика на руки и тихо вышла.
Ее слова поразили Эрвина.
«А ведь в самом деле, я здесь старший по чину. Отвечаю за часть, за пленных… — Ему стало смешно. — Перед кем я отвечаю? За что?»
Решил, что лучше всего сейчас же собрать людей и… Ну, и что же дальше?
«Предложить им тихо и чинно вернуться обратно в окопы к господину майору?! Нет, сегодня еще нет. Надо отдохнуть. К черту! Надо умыться — и все тут».
Кажется, уже несколько недель он не умывался как следует. Ночные дежурства. Тревоги. Атаки. А тут покой, тишина. Делай что хочешь. Два года не чувствовал себя человеком. Нет, никуда он не пойдет отсюда.
Решительно сбросил одеяло. Встал, снял рубаху, оставшись в одних брюках, и стал рыться в своем ранце. В руки его попался дневник. Он перелистал несколько страниц. Слова показались ему искусственными, фразы шагали неуклюже, словно на ходулях. Эрвин захлопнул тетрадь и сунул ее обратно в ранец. Взяв несессер, он перебросил через плечо полотенце и вышел в соседнюю комнату.
Вокруг стола сидели ефрейтор, Эмбер Петер и Алексей. Виола держал банк. Никифор, пристроившись на скамье у окна в одних подштанниках, латал брюки неуклюжими солдатскими стежками.
При появлении Эрвина игра прервалась. Все встали. Поднялся и Виола. Эрвин почувствовал неловкость.
«Дисциплина. Чертова дисциплина работает!» Он дружески приветствовал солдат и, ни к кому в отдельности не обращаясь, спросил:
— Кто бы мне помог, ребята, умыться?
— Разрешите! — вскочил Эмбер.
— Да ты уж играй, — раздался из-за спины вольноопределяющегося голос Кирста. — Я помогу господину взводному.
Петер сел с недовольным видом. Ефрейтор начал сдавать карты.
Во дворе была тишина. Еще по-летнему белые беззаботные облака тянулись по небу. Солнце мягко пригревало.
— Хороший хутор, — сказал Кирст. — Доброе тут хозяйство. Ганька говорит — лошадей у них давно забрали. Это наши постарались. Самих едва не прогнали. Эх, разорить такую усадьбу! Нет бога на небе. — И Кирст, горестно вздохнув, стал поливать из ковша воду на спину вольноопределяющемуся.
Эрвпн мылся так, как мечтал: много воды, много мыла и пены. Когда он начал вытираться, старик снова заговорил:
— Так как же будем, господни взводный?
— А вас, собственно, что интересует, отец?
— Так что, господин ефрейтор говорит, чтобы переходить к русским.
— А вы как думаете?
— Так я что ж?.. Я не против. Ведь этой войне конца не видать. Нашего брата тут полетит еще — сотни и тысячи, как пух по ветру. И в плену люди живут. Не съедят же нас. Какого черта подыхать?! Вы, слыхал я, человек справедливый, — скажу прямо: не нужна нам вовсе эта война!
Эрвин несколько минут молчал.
— Как вам сказать?.. Я не то чтобы против, но считаю, что пока лучше не спешить. Только вчера наши учинили русским порядочно неприятностей. Я говорил ефрейтору.
— Так я не тороплю. Конечно, время есть. Тут, скажу я вам, совсем неплохо. Тихо, некому и чихнуть на нас… — Кирст растягивал слова и, казалось, думал о другом.
— То-то u оно, чтоб не чихнули! — сказал Эрвин, направляясь к дому.
Одеваясь, он думал: «Не нервничать и не позволять влиять на себя. Но с ефрейтором следует поговорить серьезно, необходимо внести ясность в это дело».
Когда он вошел в общую комнату, игра уже кончилась. Ганя принесла молока, нарезала хлеба и подогрела остатки консервов.
— Богато живем, — заметил Эрвин, подмигивая ефрейтору.
Тот молча скручивал папиросу.
Быстро, по-военному, проглотив завтрак и подождав, пока хозяйка уберет со стола, Эрвин принял официальный вид, обвел присутствующих взглядом и откашлялся.
— Прошу внимания. — Слова прозвучали как команда. Эрвин заметил, что ефрейтор нахмурился.
— Я хочу сказать несколько слов, чтобы вы знали, как себя держать. Друзья, мы очутились с вами между двух фронтов. Наше положение пока хорошо тем, что нами никто не интересуется. Хутор удален от обеих линий, мы здесь в центре мертвого пространства. Но может случиться, что наше командование или же русские вздумают посадить здесь секрет, боевое охранение. Что мы будем делать тогда?
— Справимся как-нибудь, — процедил сквозь зубы ефрейтор.
— Как это справимся? — удивился Эрвин.
— Н-ну… столкуемся, что ли…
«Что это: глупость или наивность?» — подумал Эрвин.
Виола странно улыбался. Казалось, он жалел о сорвавшихся с языка словах.
Алексей не сводил глаз с Эрвина, словно пытался понять, о чем идет речь. Потом он придвинулся к Кирсту и вполголоса оживленно заговорил с ним. До слуха Эрвина несколько раз донеслось: «Социалист». Его удивило, как твердо выговаривает Алексей это, очевидно, хорошо знакомое ему слово. Он решил сегодня же поговорить с русским солдатом наедине.
— Кирст, — обратился он к старику, — скажите русским, чтобы они выспались днем. Ночью может всякое случиться, и надо быть начеку.
— Что же такое может случиться? — спокойно, с едва уловимой иронией спросил Кирст.
Эрвин не ответил и повернулся к выходу, позвав с собой Виолу.
Они молча прошли через двор, обогнули кустарник и, выйдя на проселочную дорогу, остановились.
— Мне надо поговорить с вами, Виола. Сегодня мы останемся тут. Днем едва ли кто посмеет шляться между окопами. Но на ночь придется поставить караульных. Если явятся русские, так и быть… А если наши?
В «Добердо» нет ни громких деклараций, ни опрощения человека, ни попыток (столь частых в наше время) изобразить многоцветный, яркий мир двумя красками — черной и белой.Книга о подвиге человека, который, ненавидя войну, идет в бой, уезжает в далекую Испанию и умирает там, потому что того требует совесть.
Когда Человек предстал перед Богом, он сказал ему: Господин мой, я всё испытал в жизни. Был сир и убог, власти притесняли меня, голодал, кров мой разрушен, дети и жена оставили меня. Люди обходят меня с презрением и никому нет до меня дела. Разве я не познал все тяготы жизни и не заслужил Твоего прощения?На что Бог ответил ему: Ты не дрожал в промёрзшем окопе, не бежал безумным в последнюю атаку, хватая грудью свинец, не валялся в ночи на стылой земле с разорванным осколками животом. Ты не был на войне, а потому не знаешь о жизни ничего.Книга «Вестники Судного дня» рассказывает о жуткой правде прошедшей Великой войны.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Излагается судьба одной семьи в тяжёлые военные годы. Автору хотелось рассказать потомкам, как и чем люди жили в это время, во что верили, о чем мечтали, на что надеялись.Адресуется широкому кругу читателей.Болкунов Анатолий Васильевич — старший преподаватель медицинской подготовки Кубанского Государственного Университета кафедры гражданской обороны, капитан медицинской службы.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.
Эта книга посвящена дважды Герою Советского Союза Маршалу Советского Союза К. К. Рокоссовскому.В центре внимания писателя — отдельные эпизоды из истории Великой Отечественной войны, в которых наиболее ярко проявились полководческий талант Рокоссовского, его мужество, человеческое обаяние, принципиальность и настойчивость коммуниста.
Роман известного польского писателя и сценариста Анджея Мулярчика, ставший основой киношедевра великого польского режиссера Анджея Вайды. Простым, почти документальным языком автор рассказывает о страшной катастрофе в небольшом селе под Смоленском, в которой погибли тысячи польских офицеров. Трагичность и актуальность темы заставляет задуматься не только о неумолимости хода мировой истории, но и о прощении ради блага своих детей, которым предстоит жить дальше. Это книга о вере, боли и никогда не умирающей надежде.