Рассказы - [45]

Шрифт
Интервал

— Аи, негодный, разбудил господина коменданта! — покачала она головой, взяла мальчика на руки и тихо вышла.

Ее слова поразили Эрвина.

«А ведь в самом деле, я здесь старший по чину. Отвечаю за часть, за пленных… — Ему стало смешно. — Перед кем я отвечаю? За что?»

Решил, что лучше всего сейчас же собрать людей и… Ну, и что же дальше?

«Предложить им тихо и чинно вернуться обратно в окопы к господину майору?! Нет, сегодня еще нет. Надо отдохнуть. К черту! Надо умыться — и все тут».

Кажется, уже несколько недель он не умывался как следует. Ночные дежурства. Тревоги. Атаки. А тут покой, тишина. Делай что хочешь. Два года не чувствовал себя человеком. Нет, никуда он не пойдет отсюда.

Решительно сбросил одеяло. Встал, снял рубаху, оставшись в одних брюках, и стал рыться в своем ранце. В руки его попался дневник. Он перелистал несколько страниц. Слова показались ему искусственными, фразы шагали неуклюже, словно на ходулях. Эрвин захлопнул тетрадь и сунул ее обратно в ранец. Взяв несессер, он перебросил через плечо полотенце и вышел в соседнюю комнату.

Вокруг стола сидели ефрейтор, Эмбер Петер и Алексей. Виола держал банк. Никифор, пристроившись на скамье у окна в одних подштанниках, латал брюки неуклюжими солдатскими стежками.

При появлении Эрвина игра прервалась. Все встали. Поднялся и Виола. Эрвин почувствовал неловкость.

«Дисциплина. Чертова дисциплина работает!» Он дружески приветствовал солдат и, ни к кому в отдельности не обращаясь, спросил:

— Кто бы мне помог, ребята, умыться?

— Разрешите! — вскочил Эмбер.

— Да ты уж играй, — раздался из-за спины вольноопределяющегося голос Кирста. — Я помогу господину взводному.

Петер сел с недовольным видом. Ефрейтор начал сдавать карты.

Во дворе была тишина. Еще по-летнему белые беззаботные облака тянулись по небу. Солнце мягко пригревало.

— Хороший хутор, — сказал Кирст. — Доброе тут хозяйство. Ганька говорит — лошадей у них давно забрали. Это наши постарались. Самих едва не прогнали. Эх, разорить такую усадьбу! Нет бога на небе. — И Кирст, горестно вздохнув, стал поливать из ковша воду на спину вольноопределяющемуся.

Эрвпн мылся так, как мечтал: много воды, много мыла и пены. Когда он начал вытираться, старик снова заговорил:

— Так как же будем, господни взводный?

— А вас, собственно, что интересует, отец?

— Так что, господин ефрейтор говорит, чтобы переходить к русским.

— А вы как думаете?

— Так я что ж?.. Я не против. Ведь этой войне конца не видать. Нашего брата тут полетит еще — сотни и тысячи, как пух по ветру. И в плену люди живут. Не съедят же нас. Какого черта подыхать?! Вы, слыхал я, человек справедливый, — скажу прямо: не нужна нам вовсе эта война!

Эрвин несколько минут молчал.

— Как вам сказать?.. Я не то чтобы против, но считаю, что пока лучше не спешить. Только вчера наши учинили русским порядочно неприятностей. Я говорил ефрейтору.

— Так я не тороплю. Конечно, время есть. Тут, скажу я вам, совсем неплохо. Тихо, некому и чихнуть на нас… — Кирст растягивал слова и, казалось, думал о другом.

— То-то u оно, чтоб не чихнули! — сказал Эрвин, направляясь к дому.

Одеваясь, он думал: «Не нервничать и не позволять влиять на себя. Но с ефрейтором следует поговорить серьезно, необходимо внести ясность в это дело».

Когда он вошел в общую комнату, игра уже кончилась. Ганя принесла молока, нарезала хлеба и подогрела остатки консервов.

— Богато живем, — заметил Эрвин, подмигивая ефрейтору.

Тот молча скручивал папиросу.

Быстро, по-военному, проглотив завтрак и подождав, пока хозяйка уберет со стола, Эрвин принял официальный вид, обвел присутствующих взглядом и откашлялся.

— Прошу внимания. — Слова прозвучали как команда. Эрвин заметил, что ефрейтор нахмурился.

— Я хочу сказать несколько слов, чтобы вы знали, как себя держать. Друзья, мы очутились с вами между двух фронтов. Наше положение пока хорошо тем, что нами никто не интересуется. Хутор удален от обеих линий, мы здесь в центре мертвого пространства. Но может случиться, что наше командование или же русские вздумают посадить здесь секрет, боевое охранение. Что мы будем делать тогда?

— Справимся как-нибудь, — процедил сквозь зубы ефрейтор.

— Как это справимся? — удивился Эрвин.

— Н-ну… столкуемся, что ли…

«Что это: глупость или наивность?» — подумал Эрвин.

Виола странно улыбался. Казалось, он жалел о сорвавшихся с языка словах.

Алексей не сводил глаз с Эрвина, словно пытался понять, о чем идет речь. Потом он придвинулся к Кирсту и вполголоса оживленно заговорил с ним. До слуха Эрвина несколько раз донеслось: «Социалист». Его удивило, как твердо выговаривает Алексей это, очевидно, хорошо знакомое ему слово. Он решил сегодня же поговорить с русским солдатом наедине.

— Кирст, — обратился он к старику, — скажите русским, чтобы они выспались днем. Ночью может всякое случиться, и надо быть начеку.

— Что же такое может случиться? — спокойно, с едва уловимой иронией спросил Кирст.

Эрвин не ответил и повернулся к выходу, позвав с собой Виолу.

Они молча прошли через двор, обогнули кустарник и, выйдя на проселочную дорогу, остановились.

— Мне надо поговорить с вами, Виола. Сегодня мы останемся тут. Днем едва ли кто посмеет шляться между окопами. Но на ночь придется поставить караульных. Если явятся русские, так и быть… А если наши?


Еще от автора Мате Залка
Добердо

В «Добердо» нет ни громких деклараций, ни опрощения человека, ни попыток (столь частых в наше время) изобразить многоцветный, яркий мир двумя красками — черной и белой.Книга о подвиге человека, который, ненавидя войну, идет в бой, уезжает в далекую Испанию и умирает там, потому что того требует совесть.


Рекомендуем почитать
Вестники Судного дня

Когда Человек предстал перед Богом, он сказал ему: Господин мой, я всё испытал в жизни. Был сир и убог, власти притесняли меня, голодал, кров мой разрушен, дети и жена оставили меня. Люди обходят меня с презрением и никому нет до меня дела. Разве я не познал все тяготы жизни и не заслужил Твоего прощения?На что Бог ответил ему: Ты не дрожал в промёрзшем окопе, не бежал безумным в последнюю атаку, хватая грудью свинец, не валялся в ночи на стылой земле с разорванным осколками животом. Ты не был на войне, а потому не знаешь о жизни ничего.Книга «Вестники Судного дня» рассказывает о жуткой правде прошедшей Великой войны.


Тамбов. Хроника плена. Воспоминания

До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.


Великая Отечественная война глазами ребенка

Излагается судьба одной семьи в тяжёлые военные годы. Автору хотелось рассказать потомкам, как и чем люди жили в это время, во что верили, о чем мечтали, на что надеялись.Адресуется широкому кругу читателей.Болкунов Анатолий Васильевич — старший преподаватель медицинской подготовки Кубанского Государственного Университета кафедры гражданской обороны, капитан медицинской службы.


С отцами вместе

Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.


Из боя в бой

Эта книга посвящена дважды Герою Советского Союза Маршалу Советского Союза К. К. Рокоссовскому.В центре внимания писателя — отдельные эпизоды из истории Великой Отечественной войны, в которых наиболее ярко проявились полководческий талант Рокоссовского, его мужество, человеческое обаяние, принципиальность и настойчивость коммуниста.


Катынь. Post mortem

Роман известного польского писателя и сценариста Анджея Мулярчика, ставший основой киношедевра великого польского режиссера Анджея Вайды. Простым, почти документальным языком автор рассказывает о страшной катастрофе в небольшом селе под Смоленском, в которой погибли тысячи польских офицеров. Трагичность и актуальность темы заставляет задуматься не только о неумолимости хода мировой истории, но и о прощении ради блага своих детей, которым предстоит жить дальше. Это книга о вере, боли и никогда не умирающей надежде.