Рассказы - [84]

— Пап, вон та тетя чего делает?

— Да это никак мисс Хетти Перселл вышагивает впереди.

— А чего ей тут надо?

— Мисс Хетти, сынок, величает себя Хозяйкой дождя. Возможно, идет его вызывать. Дождичек нам сейчас ох как не помешал бы. А вообще она больше сидит на почте.

— Ага, теперь я узнал ее. — Дьюи открыл рот.

— Ты погоди подавать голос, — сказал отец. — Можно ведь и в хвосте держаться потихоньку, если постараемся.

Спина мисс Хетти поднялась на крутой пригорок, ее черная шляпа четко обозначилась поверх деревьев. До нее было как от одного конца улицы в Роялзе до другого, не больше. Черное пальто на ней было просторное, зимнее и сзади доставало до лодыжек, когда не цеплялось за все, что ни подвернись по пути. Она сжимала в руке наподобие скалки длинный свернутый зонт, и хоть неуклонно продвигалась вперед, но выписывала при этом загогулины — попробуй обойди человека с такой особенной походкой.

Вот мисс Хетти сошла в овражек и скрылась из виду.

— Чисто по линеечке выступает, верно я говорю? — усмехнулся отец. — Гляди, то была, а то нету. Ну а мы с тобой давай-ка прямиком по тропке.

Но немного спустя, когда они подошли к реке, Дьюи вдруг показал вперед пальцем. Совсем близко, на палой листве, виднелся сквозь деревья объемистый и прочный ридикюль с такой ручкой, какие бывают на чемоданах. Еще один бесшумный шаг, и они увидели мисс Хетти. На земле, расстелив ковром пальто, чуть подобрав колени и одернув юбку до самых пят, в шляпе, нахлобученной до бровей, держа в руке очки в стальной оправе, сидела мисс Хетти Перселл и вызывала дождь. Их она даже не заметила.

Каким способом мисс Хетти вызывает дождь, было известно всякому — она садилась у ближайшей воды и высиживала сколько потребуется. Без звука, точно рыбак над удочкой. Но по тому ли, как выглядывали у нее из-под юбки носки покойных туфель, или же по тому, как осела на них пыль пересохшего леса, только чудилось, будто мисс Хетти обосновалась здесь навечно — их, во всяком случае, пересидит.

Отец подал знак, они обошли мисс Хетти кругом и двинулись дальше.

— Вот я где облюбовал, — сказал отец.

Старый бетонный мост был перекинут в этом месте через речку Мускатинку. Мост порядочно не доходил до берега, человеку не допрыгнуть, потому что старая дорога, которая кое-как вела сюда через лес, хоть и сильно подзаглохла, выйдя к реке, валилась вниз с песчаного обрыва. Мост возвышался на своей единственной ноге, точно стол посреди воды.

«Переход — на свой страх и риск», — гласила надпись на тесинке, и, пружинистая, словно гамак, доска была брошена с берега на мост. Дьюи пробежался по доске, побежал на тот конец моста, и у него вырвался вопль — оказывается, это был остров.

Бородатые деревья нависли вокруг него кольцом, неслышно пробиралась по песку сквозь валежник речка Мускатинка, и рыболовы уселись на мосту, поближе к середине, наживили крючки червями из жестянки, извлеченной в свою очередь из кармана, и закинули удочки через край моста.

И понятное дело, ничегошеньки не поймали.

Часов в двенадцать Дьюи с отцом бросили удить и запустили зубы в печенье с мармеладом, вынутое из другого отцовского кармана.

— А мост этот ничей, — сказал отец. — Прямо сам просится в руки. Чудно, как это до сих пор никто не додумался разбить палатку на эдаком справном полу — живи, знай, на отлете, на отшибе. Владей единолично, никто не препятствует. Как ты на это смотришь?

— Кто, я? — спросил Дьюи.

Отец усмехнулся краем рта, съел печенье и тогда сказал:

— Это раньше у матери надо спроситься.

— А вон еще одна тетенька! — сказал Дьюи.

И верно, еще одна решилась потревожить покой этого места. Над водою и меж деревьев, на той стороне реки, откуда они пришли, ее лицо светилось яснее фонаря в ночную пору. Она отыскала их.

— Уголек? — позвала она, и вверх поднялась белая рука. Зов походил на воркованье горлинки в апреле или мае, он летел неуверенно, как будто она попробовала что-то добросить до них сквозь воздушное пространство.

Угольком звали отца, только он не откликнулся. Как сидел, так и остался сидеть на юру, на середке моста, высоко вздернув синештанные колени, зажав в руке надкусанное печенье.

Тогда она повернулась и скрылась в гуще деревьев.

Дьюи легко было вообразить, что она удалилась умирать. А если б не ушла, то умерла бы тут же, на месте. Такой жалобой прозвенел посланный ею клич, столько в нем было горести. Да и о чем, кроме смерти, можно вообще поведать таким вот тающим голоском, если к тому же после повернуться и убежать? За неспокойными ветвями ивняка — лишь они были сегодня тронуты отблеском света — ее лицо, перед тем как исчезнуть, было белое и неподвижное, словно как заколдованное.

— Ушла, кажется, — сказал Дьюи, вставая.

На коряги, торчащие из мелкой воды, поналезли черепахи и лежали теперь, выставив маленькие головки. Одну старую коряжину густо облепил черепаший молодняк. Дьюи насчитал вкруговую четырнадцать черепашек, семь с одной стороны, оттуда сюда, семь — с другой, отсюда туда. На неохватном стволе устроилась неохватная черепашища, серохвостая, величиной с посудный таз, до того криво примостилась — смех один, и ничего, сидит, как будто так и надо.