Рассказы советских писателей - [215]
В квартире пахнет подогретыми щами. О потолок бьется одна назойливая муха. Осень.
Когда стало совсем уж невмоготу, мать Тимуша прикрыла дверь, не смея взглянуть брату в глаза, промолвила:
— Если случится что… и сама жить не стану.
Брат только рукой махнул.
— Не дури… Что может случиться? Ничего не будет. Выспится — и все.
Сестра чувствует некоторое облегчение.
— Плохое быстро приходит, — говорит она, не зная, что еще сказать. — Доброе не так. Плохое сделать — ума не надо. Оно само…
— Ничего не случится, — повторяет брат. — Быть не может. Потом поясняет: — Так было бы слишком несправедливо.
Он открывает дверь, идет к Тимушу. Возвращается на цыпочках.
— Все так же лежит. Пускай поспит. Ведь сон все равно сильнее всякого лекарства.
Мать Тимуша то ли улыбается, то ли плачет.
— Думаешь, я не люблю Тимуша?
Брат прерывает ее:
— Одна, сказывают, от сильной любви к своему ребенку толкла его в ступе. Не слышала про такое? — Он качает головой. — Ты крутая в гневе, женщине это не идет. Тимуша, конечно, любишь. Иначе как может быть, твое же дитя. Однако и покоя ему не даешь. Так ты его или совсем сломишь, или он все равно вырастет по-своему. Ты сердишься на него за то, что он не похож на тебя. Я так понимаю. Но нет людей, точь-в-точь похожих друг на друга. У каждого в жизни своя дорога…
Он смолкает, проводит ладонью по лицу.
— Все на мне одной, — тихо говорит сестра. Теперь, как ее ни ругай, она во всем будет согласна с братом. Она чувствует себя виноватой. И все же помимо своей воли как будто начинает оправдываться. — Все на мне… Работа, одежда, еда… Просыпаюсь ночью, подхожу к нему и слушаю. Стонет во сне, может, болен, думаю. Не холодно ли ему? И все ли уроки успел сделать? Разве не странно, при отце он был первый в классе, а сейчас последний. Почему? Обидно мне.
— Завтра съезжу к Элексею, — пытается успокоить ее брат, — хватит вам дурачиться.
Сестра вдруг изменяется в лице, встает с места.
— Вазюк, не вспоминай о нем. Слышишь? Никогда! Он отрезанный ломоть. Вдвоем с Тимушем будем жить.
Брат изумленно смотрит на сестру, потом отводит глаза. До самого последнего момента он, видимо, надеялся, что удастся их помирить.
Из-за двери послышался какой-то шум. Это, наверно, Тимуш спрыгнул с кровати.
Перевод с чувашского А. Орлова
Бердыназар Худайназаров
До сумерек и после
— Что с тобой? — встревоженно спросила жена, стоило ему переступить порог. И, услышав в ответ, что он — Аманша, Аманша Аллаяров! — снят с работы, не придала значения его словам.
Снят?.. Ну вот еще! За тридцать с лишним лет — кому удавалось хотя бы шевельнуть ее мужа в председательском кресле?.. Он сидел в нем как влитой, как джигит в седле любого своенравного скакуна. А если всю правду говорить, то и она не раз поддерживала ему стремя.
А что, если это действительно случилось? Выглядит он помятым: голубые глаза потускнели, нет в них обычной кошачьей остроты. И рыжие усы печально поникли. Печальный Аманша? Можно представить его себе веселым, злым, наконец — мертвым, не приведи аллах, но только не печальным!
Не снимая сапог, Аманша прошел в комнату и повалился на диван. Уголки губ дергались, а это всегда служило у него признаком крайнего раздражения. Мало кто осмеливался в таком случае взглянуть ему в лицо.
Как ни странно, именно это наблюдение успокоило Нурджемал. В безоблачном небе молнии не сверкают и грома не бывает. Только в полдень ушел товарищ Силапов. Как всегда, обедал у них в доме, рассказывал новости, похваливал чал[19], который Нурджемал своими руками подавала ему. Подшучивал над Гульсун — дочка как раз приехала навестить родителей. Потом Аманша и он — вместе, а не порознь — ушли на собрание.
Все понятно! Какой-нибудь безответственный пустомеля, — а их много развелось, — задел его за живое, и теперь Аманша на ней хочет сорвать злость… Большая и статная, она легко подошла к дивану, сдвинула к стене ноги мужа и села рядом. Она наклонилась над ним и двумя пальцами разгладила усы. От прикосновения к колючей щеточке стало щекотно, Нурджемал тихо и нежно рассмеялась.
Аманша не пошевелился. Нурджемал не поверила себе, когда у мужа вдруг приоткрылись веки и из голубых глаз, устроившихся под кустистыми седоватыми бровями, скатились слезы. Нурджемал потерла большим пальцем указательный и средний. Влажные! Значит, его слова «снят с работы» — правда. Нурджемал приходилось видеть плачущих мужчин. Когда на твоем пути встречается много разных людей, и смех услышишь, и слезы увидишь. Но — Аманша, ее муж!.. Она не понимала: мир меняется?.. Или приближается конец света? Каким должно быть сердце человека, рискнувшего сказать: «Я предлагаю отстранить председателя от работы». У них в селе даже не надо называть имя. Раз председатель, значит — Аманша Аллаяров. Уж не с самого ли неба последовал перман[20]? И как мог допустить это Силапов, который приехал проводить собрание?
Нурджемал отказывалась что-нибудь понять. Она с надеждой поглядывала на мужа — не объяснит ли он. Но Аманша лежал, по-прежнему не шевелясь, глаза у него были закрыты. А загоревшее лицо стало серым, как кошма плохой выделки.
Нурджемал подняла тугие молочно-белые руки. О нет! Она не к помощи взывает! Она грозит — врагам мужа, ее врагам. Она обрушит такое же горе на их головы!
«Хорошо бы начать книгу, которую надо писать всю жизнь», — написал автор в 1960 году, а в 1996 году осознал, что эта книга уже написана, и она сложилась в «Империю в четырех измерениях». Каждое «измерение» — самостоятельная книга, но вместе они — цепь из двенадцати звеньев (по три текста в каждом томе). Связаны они не только автором, но временем и местом: «Первое измерение» это 1960-е годы, «Второе» — 1970-е, «Третье» — 1980-е, «Четвертое» — 1990-е.Первое измерение — «Аптекарский остров» дань малой родине писателя, Аптекарскому острову в Петербурге, именно отсюда он отсчитывает свои первые воспоминания, от первой блокадной зимы.«Аптекарский остров» — это одноименный цикл рассказов; «Дачная местность (Дубль)» — сложное целое: текст и рефлексия по поводу его написания; роман «Улетающий Монахов», герой которого проходит всю «эпопею мужских сезонов» — от мальчика до мужа.
Роман «Пушкинский дом» критики называют «эпохальной книгой», классикой русской литературы XX века. Законченный в 1971-м, он впервые увидел свет лишь в 1978-м — да и то не на родине писателя, а в США.А к российскому читателю впервые пришел только в 1989 году. И сразу стал культовой книгой целого поколения.
Новый роман Андрея Битова состоит из нескольких глав, каждая из которых может быть прочитана как отдельное произведение. Эти тексты написал неизвестный иностранный автор Э. Тайрд-Боффин о еще менее известном авторе Урбино Ваноски, а Битов, воспроизводя по памяти давно потерянную книгу, просто «перевел ее как переводную картинку».Сам Битов считает: «Читатель волен отдать предпочтение тому или иному рассказу, но если он осилит все подряд и расслышит эхо, распространяющееся от предыдущему к следующему и от каждого к каждому, то он обнаружит и источник его, то есть прочтет и сам роман, а не набор историй».
Роман-странствие «Оглашенные» писался двадцать лет (начатый в начале 70-х и законченный в 90-х). По признанию автора, «в этой книге ничего не придумано, кроме автора». Это пазл, сложенный из всех жанров, испробованных автором в трех предыдущих измерениях.Автор знакомит читателя с главными солдатами Империи: биологом-этологом Доктором Д., предлагающем взглянуть на венец природы глазами других живых существ («Птицы, или Новые сведения о человеке»), и художником-реставратором Павлом Петровичем, ищущем свою точку на картине Творца («Человек в пейзаже»)
В «Нулевой том» вошли ранние, первые произведения Андрея Битова: повести «Одна страна» и «Путешествие к другу детства», рассказы (от коротких, времен Литературного объединения Ленинградского горного института, что посещал автор, до первого самостоятельного сборника), первый роман «Он – это я» и первые стихи.
«Империя в четырех измерениях» – это книга об «Империи», которой больше нет ни на одной карте. Андрей Битов путешествовал по провинциям СССР в поиске новых пространств и культур: Армения, Грузия, Башкирия, Узбекистан… Повести «Колесо», «Наш человек в Хиве, или Обоснованная ревность» и циклы «Уроки Армении», «Выбор натуры. Грузинской альбом» – это история народов, история веры и войн, это и современные автору события, ставшие теперь историей Империи.«Я вглядывался в кривую финскую березку, вмерзшую в болото родного Токсова, чтобы вызвать в себе опьянение весенним грузинским городком Сигнахи; и топтал альпийские луга, чтобы утолить тоску по тому же болоту в Токсове».
Владимир Поляков — известный автор сатирических комедий, комедийных фильмов и пьес для театров, автор многих спектаклей Театра миниатюр под руководством Аркадия Райкина. Им написано множество юмористических и сатирических рассказов и фельетонов, вышедших в его книгах «День открытых сердец», «Я иду на свидание», «Семь этажей без лифта» и др. Для его рассказов характерно сочетание юмора, сатиры и лирики.Новая книга «Моя сто девяностая школа» не совсем обычна для Полякова: в ней лирико-юмористические рассказы переплетаются с воспоминаниями детства, героями рассказов являются его товарищи по школьной скамье, а местом действия — сто девяностая школа, ныне сорок седьмая школа Ленинграда.Книга изобилует веселыми ситуациями, достоверными приметами быстротекущего, изменчивого времени.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книгу известного ленинградского писателя Александра Розена вошли произведения о мире и войне, о событиях, свидетелем и участником которых был автор.
В книгу Ю. Щеглова вошли произведения, различные по тематике. Повесть «Пани Юлишка» о первых днях войны, о простой женщине, протестующей против фашизма, дающей отпор оккупантам. О гражданском становлении личности, о юношеской любви повесть «Поездка в степь», герой которой впервые сталкивается с неизвестным ему ранее кругом проблем. Пушкинской теме посвящены исторические повествования «Небесная душа» и «Святые Горы», в которых выведен широкий круг персонажей, имеющих непосредственное отношение к событиям последних дней жизни поэта.