Рассказы - [2]

Я летела и все боялась, как бы не потерять туфли — мне ведь теперь и ночевать придется на улице, а во сне так легко простудиться. Город кончился, я летела все дальше и дальше и не чувствовала никакой усталости, но вдруг поняла, что мне хочется есть. Ничего не поделаешь, архар не ангел, как всякой живой твари ему нужно питаться. Весь день меня в моем поднебесье преследовали запахи — то жареной картошки, то пшенной каши… Едва дождавшись ночи, я спустилась к человеческому жилью и, покружив немного перед домом, нырнула в открытое окошко. Нужно было проплыть мимо спящих хозяев, попасть в кухню, открыть холодильник, схватить первое, что попадется под руку, и тем же путем вернуться к спасительному окну. В любую секунду дверь за моей спиной могла захлопнуться. К счастью, все обошлось благополучно, и я выбралась наружу с добычей — куском довольно черствого сыра и бутылкой кефира.

Потом я много раз проникала в чужие кухни и однажды действительно едва не попала в беду. Только я открыла холодильник и стала принюхиваться, чем бы тут полакомиться, как откуда ни возьмись на меня кинулась старушка в байковом халатике с кухонным ножом в руке. Я взлетела на подоконник, но старуха вцепилась в мой подол и повисла. Я попыталась утащить ее в окно — ничего не вышло. Она так орала: «На помощь! На помощь! Архар!», как будто это я ее старалась ударить ножом, а не она меня. Нож я у нее отобрала, но в доме уже забегали. Совсем рядом, за дверью, послышались шаги, я взмахнула ножом, старуха шарахнулась и отпустила меня.

Наверно, именно этот случай и дал пищу многочисленным рассказам о кровожадности архаров. Жуткие подробности многократным эхом докатывались до моего слуха.

— Вы слышали, на прошлой неделе убили женщину?

— Какой ужас!

— Да, представьте себе, — какие негодяи! — хотели ограбить квартиру, верно, думали, никого нет дома, а она, значит, помешала, позвала на помощь, так они ее зарезали кухонным ножом.

Я сразу догадалась, что речь идет о моей старухе. Если она и скончалась, то уж не от ран, разве что от досады — не удалось ей, бедняжке, меня поймать.

— Говорят, они необычайно сильны физически.

Однажды запах жареной индейки привел меня к распахнутой балконной двери. Индейка стояла на столе, освещенная яркой люстрой. Я пристроилась на ограде, хотя надежды полакомиться, конечно, не было никакой. За столом сидело шесть человек. Меня они не замечали, поскольку на улице было темно. Они жевали и разговаривали.

— Знаете, я даже боюсь оставаться одна, — сказала полная дама.

— Потому что мы всегда так! — подхватил ее сосед. — Вместо того чтобы пресечь с самого начала, только языками чешем — гуманно-негуманно, справедливо-несправедливо. И попомните мое слово, получится как со всякими черномазыми — нянчились-нянчились, а теперь вот они нам на голову и сели. А с этими еще хуже будет, увидите!

Я вплыла в распахнутую дверь и сказала им:

— Руки вверх, вы окружены.

Мужчины первыми поторопились исполнить приказание — жир потек с растопыренных пальцев за обшлага; дамы сначала взвизгнули, но потом тоже потянули вверх дрожащие наманикюренные пальчики. Я приблизилась к столу, забрала оставшийся на блюде кусок индейки и не спеша удалилась.

Горожане принялись затягивать окна и балконы стальными сетями и затравленно отсиживались в своих зарешеченных жилищах.

А мне принадлежала вся планета, со всеми северными и южными сияниями — для архара не существует границ, и виз не требуется, и зимы ему не страшны — может выбирать себе климат по вкусу, и напрасно люди думают о себе, что их так уж много — иногда я по неделям не видела никого из них. Впрочем, и дни, и недели тоже смешались, мне незачем было вести им счет. Где-то очень далеко затерялся город, в котором я родилась и прожила все двадцать пять своих земных лет. Я забыла и о нем, и обо всех, кто в нем остался, и даже о своих детях, дороже которых для меня прежде ничего не было в жизни. Я ни о чем не вспоминала, ни о чем не сожалела. Весь мир принадлежал мне. Я могла лететь куда угодно. Могла часами любоваться закатом или морским прибоем. Мне нравилось слушать шум водопадов, нравилось нырять в огромные океанские волны, а потом сушиться на солнце. Иногда птицы присаживались на меня отдохнуть, и тогда я старалась не шевелиться, чтобы не спугнуть их. Но когда они подымались и уносились прочь, я забывала и о них. Я любила нырнуть под облако и ворваться в ливень — прохладные струи забирались под одежду, они жаждали моего тепла, хотели остудить меня, проникнуть внутрь, под кожу, но я только дразнила их и всегда оставалась горячей, несмотря на их ледяные прикосновения…

Время от времени голод по-прежнему приводил меня к человеческому жилью. Притаившись где-нибудь в укромном местечке, я могла слушать разговоры и постепенно, как-то незаметно для себя самой, научилась понимать речь англичан и французов, испанцев и арабов и даже японцев. Наверно, это было нетрудно, потому что все они одинаково ненавидели и боялись архаров. Матери пугали детишек: «Вот будешь не слушаться, прилетит архар и заберет тебя!», а мужчины подбадривали друг друга: «Ничего, переловят голубчиков. Говорят, уже придумали, как их обратно в людей превращать. Так что недолго им осталось…»