Рассказы - [57]

— 3 —

Раскат грома разбудил меня, а следом за ним в открытую, как оказалось, дверь вошел маленький носастенький старичок в очень старомодном костюме и с палкою в руке. Он осторожно прошелся по комнате, поглядел на потолок и стены, а оказавшись у окна, произнес:

— Льеть… Еремей Тимофеевич только уехали, а он — льеть.

Пока старичок бормотал, я успел принять его за бандита, отдыхающего и сумасшедшего. Но применительно даже к полному идиоту подобное поведение было трудно объяснить. Видимо, я пошевелился.

— Ах! — воскликнул незваный гость. — Разбудил вас! Извиняйте старика, извиняйте! Я не по какому злому умыслу, токмо по неуклюжести! Извиняйте! А половицы у вас скрыпят, — он поднял указательный палец, — смазать надо!

Все это было так удивительно, что я решил вступить в беседу.

— Послушайте, — сказал я, — вы пришли ко мне без приглашения и разбудили к тому же. Кто вы и что вам нужно?

— Мне? — старичок неумело сыграл удивление. — Ах, мне! Ну, сперва-сначала давайте перво-наперво познакомимся. Вы ведь дядюшка М будете? — И паузу, вызванную моим естественным недоумением, он воспринял, как утвердительный ответ. — Видите, хорошо как все получается — дядюшка М! А я — дядюшка Я, житель здешний. Теперь мы с вами — знакомцы старые, не разлей вода, на войну или куда еще можем вместе ходить. Вот какие дела, а я-то идти боялся, думал, дядюшка М — строгий, валенком по спине — и поминай как звали! Хе-хе! Ну и, понятно, если меду надо или чего еще — всегда рад. Жалко, конечно, ну а что поделаешь — знакомцы старые!

Он сказал это и, сев в кресло, предоставил мне сходить с ума, потому что со мной в жизни вообще никогда никаких случаев не происходило, а таких — тем более. Я не знал, что ответить, как поступить. И поэтому спросил:

— Ну а дальше что? У вас ведь, наверное, дело какое-нибудь ко мне есть?

— Есть, конечно, — ответил старичок, — по части всеобъемлющих основ. Только вы на меня не злитесь, что в отпуске надоедаю. У нас ведь философов нет совсем, поговорить не с кем, а тут — вы приехали. Вот?

Что означало вопросительное «вот», мне было непонятно. А старичок тем временем, не теряя времени, вытащил из-за пазухи какой-то сверток, положил его к себе на колени и продолжил:

— У меня с детства в душе заноза. Одним вопросом мучаюсь, ответа найти не могу, а годы — идут. Стало быть — проходят.

Он подошел к окну.

— Льеть… Только уехали Еремей Тимо… Да, так вот, готовясь к этому разговору, я изучил всю мировую философию. Нельзя же мне в грязь лицом, в самом деле! Как считаете, дядюшка М?

— Всю? — спросил я.

— Всю, — ответил он и многозначительно повертел в руках сверток, — я полдела не привык делать, не такой я дядюшка!

— Но ведь это очень много!

Он недоверчиво посмотрел на свой сверток.

— Что же тогда такое «мало»? Ладно, не в этом дело. Или… Стоп… Мировая, это сколько?

— Сколько чего?

— Всего!

— Философии?

— Да!

— А! — улыбнулся я и почувствовал, что начинаю контролировать ситуацию. — Вопрос «сколько» неправомерен. Философия не измеряется количеством, она вообще ничем не измеряется. А так… Сначала вам следовало бы почитать древнеаккадские и шумерские клинописи, затем — Египет, Греция (отдельно по периодам). Далее — схоластика, Фома Аквинский и тому подобное. Потом рекомендую Абеляра, Леонардо, Бэкона. После… Ну что, после… После пробегите Гегеля хотя бы, Канта… Гоббса, если хотите.

Пока я говорил, мой собеседник усердно моргал. Потом сказал:

— Странно. У меня здесь совсем другие фамилии обозначены.

— Какие же?

— Сейчас. Простите, минуточку… Вот… Дядюшка А, дядюшка Л, дядюшка Б. Что же мне теперь делать?

— Что делать? — я встал и медленно оделся. — Что делать…

За окном лил дождь, тайга сильнее обычного наполняла комнату утренней темнотой. «Делать надо вот что, — подумал я, — надо с ним поговорить. Вероятнее всего, это какой-то местный интеллигент-краевед, какие есть в провинции везде и всюду. Они строят собственные философские теории, оформляют их в труды жизни, а при первой возможности дают почитать приезжим знаменитостям. Мудрено ли, что этот дядюшка Я узнал каким-то образом о моем приезде? Не мудрено. И, хотя жаль невыспанного утра, надо поговорить!»

— Ну что же, — сказал я, — изложите мне вашу теорию, как она есть, ничего не бойтесь. В моем лице вы встретите того, кого вам надо.

Старичок улыбнулся.

— Извиняйте, не понял. Теории у меня нету, такие дела! У меня к вам вопрос есть. А уж если захотите, могу изложить теории других великих философов, как то: дядюшки Н, дядюшки Ш, дядюшки…

— Стоп! — сказал я и решил наконец разобраться, что означает вся эта белиберда с дядюшками. — Начнем с дядюшки О!

— Отлично! Я знал, что вы согласитесь, знал, что вы добренький! Сейчас сможете убедиться в моей философической подготовленности! Итак… Ага, ага… Еремей Тимофеевич… Льеть… Дядюшка О был прелюбопытнейший старикан, помещик. Его теорию «О термосах» (полное название «О термосах и погребах») условно можно разбить на один пункт, но, излагая его, следовало бы рассказать о самом дядюшке О, о его жизненном пути.

Родился он в Турецкую, жизнь прожигал во Французскую, а концы отдал в Крымскую. И вот, под самый свой закат, стал заниматься хозяйством, не доверяя ничего приказчику, немцу дядюшке F. За всем следил сам: за уборкой, за окучкой, за прополкой, за посевкой, но более всего увлекся дядюшка О проблемой сохранности собранного урожая. Сам рисовал проект хранилища, сам строил! И понял он в результате одну очень важную вещь: зимой, когда холодно, продукт надо держать в тепле (чтобы не замерз!), а летом, когда тепло, — в холоде (чтобы не испортился!).