Рассказы - [26]

— А я не лесбиянка, — говорит он мне, — хотя иногда… Но сейчас я просто заигралась. Ты — шикарная баба.

Тьфу!

— Да я — мужчина! — кричу я ему, совсем как в кино с Мэрилин Монро, и даже пытаюсь расстегнуть какую-то пуговицу на платье. — И, в отличие от тебя, совершенно не голубой! Я просто, просто…

Тут он вдруг начинает бешено ржать, словно накурился марихуаны.

— Ты что, серьёзно — мужчина? И — Женя? Я-то ведь — женщина! Я просто так люблю… Женя…

— Врёшь, — остолбенело говорю я.

— Нет, это ты врёшь!..

И тут, как будто по команде, мы отходим в ночную тень и тут же одновременно выставляем вперёд свои правые руки и… засовываем их: я ему в штаны, а он мне под платье. Я чувствую полное отсутствие любых выпуклостей в паху, даже напротив, мягкую покатость, волоски, в то время как он резко хватает меня прямо за яйца, отчего я инстинктивно дёргаюсь, чуть ли не сгибаясь пополам.

— Женя?! — говорим мы друг другу одновременно, ошарашенные, очумлённые, остолбенелые. — Женя?!.

— Женя, — говорит она мне своим красивым мужским баритоном, — ну теперь-то я могу тебя поцеловать?!

Вот так, ночью того великого дня своей жизни я нашёл свою судьбу. С тех пор мы женаты уже шесть лет, и я не перестаю благодарить Высшие Силы, которые нас свели. Мы живём вместе, в моей квартире, а по уикэндам ходим в своё любимое кафе «Двустволка», где постоянно танцуем и целуемся. Мы так любим друг друга!

Но если вы думаете, что мы перестали поэтому одевать наши любимые одежды и представлять самих себя на месте самих же себя, то глубоко заблуждаетесь. Более того, мы окончательно уверились, что произошедшее было не случайно и всё надо оставить именно так, как оно и случилось. И хотя у нас двое детей — мальчик и девочка, даже они не знают истинной подоплёки нашей жизни и любви. А впрочем: зачем им знать прошлое, пускай будут счастливы сейчас, в настоящем и в будущем. Ведь все мы — счастливая, дружная семья, и я сделаю всё от меня зависящее, чтобы они не думали никаких глупостей о своих родителях, о своём появлении на свет, в этот мир, и о том, в каком качестве их родители друг с другом познакомились. Я никогда им ничего не скажу, никогда! Пусть растут и спят спокойно — ведь я же их мама.

Мальчики

"…Вскоре после этого они достигли Страны

Женщин и увидели царицу женщин в гавани.

— Сойди на землю, о Бран, сын Фебала!

— сказала царица женщин. — Добро пожаловать!

Бран не решался сойти на берег. Женщина

бросила клубок нитей прямо в него. Бран

схватил клубок рукою, и он пристал к его ладони.

Конец нити был в руке женщины, и таким

образом она притянула ладью в гавань. Они

вошли в большой дом. Там было по ложу на

каждых двоих — трижды девять лож. Яства,

предложенные им, не иссякали на блюдах,

и каждый находил в них вкус того кушанья,

какого ждал. Им казалось, что они пробыли

там один год, а прошло уже много-много лет".

"Плавание Брана, сына Фебала"

Они тузятся. Их лица выпучены на теле, как опухшие глаза; слюна выделяется в обилии изнутри и, как роса, туманом покрывает свалку снаружи — красные губки дрожат, изобретая что-нибудь неестественное духовной природе; и половая принадлежность сквозит во всём, что есть вонючего рядом, — ибо они всего лишь играют в игрушки унижения друг друга, и бесстрастный кулак, как ценность эксгибициониста, всегда при себе — бык сочится сладострастием при виде красной рожи; и вот — они тузятся, как детки, чтобы скорее прошла вечность и чтобы наступило уважение друг друга, — вот что значит шлепок по щёчке любимого противника.

Мальчик

это внук евнуха, клей лба, лакей без феодала, сверхравный среди равных себе, голый король, который не отличается от других; лошадь, глупая, как клён, только пыль.

Это лагерь любящих, это — клан.

Просто во всём они живут, и творят, и дышат, и их кулачки ухмыляются, стремясь завладеть честью другого; или кто-то, икнув, продемонстрирует общий смех, или кто-то, рыгнув, попадёт впросак. Ибо мальчик — многоликое животное, образуя стадо, он строит клетки.

Мальчик

это клетка без любви!!!

Как голо жить посреди жителей, душа еле тлеет в золе; и рядом копошатся чьи-то создания и кто-то сипит во тьме. Кого-то вешают за ноги, чтоб было веселей, и старшие мальчики одобрительно похохатывают, словно бабы, наблюдая интересную биологию мужского тела.

Вот так они и жили и спали врозь — хотя немногие образовывали свальное устройство из ночных тел без любви, когда трогательная грусть поселяется рядом с лицом и кому-то хочется картавить на «л», как в детские годы, а кто-то обнимает плечо друга, кладя третий глаз на ночь в стакан, чтоб он, как ночник иль свеча, подчеркивал тьму между ними, — это передышка перед боем; слюни готовы для всех путей и детей, и ноги снова будут потеть, пока в них теплится жизнь, поскольку жизнь человечья в пиджаке и дезодорированная рождается из вони подкожных разноцветных реакций; и хочется сблевать всю эту биологию и предстать перед миром гладко выбритым, с сигарой и будто бы как оболочка. Но во внутренних органах уже царствуют желчь и разные соки, и не будь их — нечем было бы усваивать ценный сигарный дым, убивающий лошадь и приближающий собственные лёгкие к естественному концу. Конец — не значит благородное одеревенение, и хотя труп не плюётся и не соплив, он разлагается, что ещё более характерно. Не зря некоторые умащивали останки благовониями и мумифицировали их, чтоб хоть как-то приблизить к внутреннему комфорту человеческое тело, — но, гляди ж ты, сморщенное безобразие просматривается и в этой мумии, из которой, как из воблы, давным-давно вырезали всю эту кишечную дрянь и дерьмо. Это просто чудеса — дерьмом поддерживается жизнь, и даже лорд всего лишь яйцеклетное устройство, непомерно разросшееся благодаря замечательной питательности окружающей её жидкой мерзостной Среды.