Рассказы про «Катюшу» - [14]

— Товарищ гвардии капитан-лейтенант! Произведен батарейный залп по северной окраине Красного Крыма. Цель — танки.

Москвин выслушал рапорт, спокойно переспросил:

— Танки? Кто давал указание открыть огонь?

— Командир стрелковой дивизии. Его части стояли севернее Красного Крыма, а теперь отходят к Ростову.

— Понятно. А где артполки, выдвинувшиеся к Красному Крыму?

— Их не слышно, товарищ гвардии капитан-лейтенант.

Это осталось загадкой до самого конца труднейшего боя за Ростов.

— Что докладывает наша разведка?

— Группа Шустрова по-прежнему находится в районе Красного Крыма. Но сведений пока нет. Абызов действует левее. Там пока спокойно…

Надо было считаться с возможностью прорыва танков непосредственно на огневые позиции батареи. Москвин распорядился выслать дополнительную разведку, выдвинув ее на два — три километра вперед и поддерживая с ней связь по радио. Взводу боепитания он приказал развезти снаряды по запасным позициям.

Батареям Павлюка и Сбоева командир дивизиона дал указание остановиться южнее противотанкового рва.

Москвин не успел еще отдать все распоряжения, как со стороны Красного Крыма показался грузовой автомобиль.

— Это главстаршина Шустров, — сказал Бериашвили.

Автомобиль остановился перед командиром дивизиона.

— Немецкие танки прошли Красный Крым, идут на Ростов, — доложил из кабины главстаршина. Водитель, сидевший рядом, помог Шустрову открыть дверцу.

— Вы сами видели? — спросил Москвин, не подозревая, что случилось.

— Сами, товарищ гвардии капитан-лейтенант. — Вот отметка. — И Шустров, превозмогая боль, показал свою спину. Гимнастерка и тельняшка были изорваны. Из открытой раны на спине сочилась кровь.

Разведчики, прибывшие вместе с Шустровым, пояснили, что близ Красного Крыма они столкнулись с авангардом немецких танков и были обстреляны.

— Понятно, — стараясь сохранять хладнокровие, проговорил Москвин. — Шустрову отправиться в госпиталь. Батарее готовиться к бою. Зарядить боевые машины!

И вот уже со стороны Красного Крыма явственно донесся гул танков. Москвин принял решение открыть по ним огонь. Он запросил разведчиков, находившихся впереди, уточнил местоположение целей, указанных группой Шустрова, и приказал Бериашвили методически повторять залпы одной — двумя установками:

— Создадим видимость, что нас тут много, — сказал Москвин.

В течение получаса батарея Бериашвили почти не смолкала. Она вела огонь по Красному Крыму, изнуряя противника и мешая ему сосредоточиться.

Около 17 часов на фронте в районе Красного Крыма вдруг наступила тишина. Смолк гул танков; не появлялись больше вражеские самолеты. Противник, очевидно, решил подтянуть силы для решающего броска к Ростову.

Москвин приказал Бериашвили прекратить огонь, но оставаться на месте. Сам поехал к двум другим батареям, расположившимся полтора — два километра южнее противотанкового рва.

Вечерело. В батареях Павлюка и Сбоева командир дивизиона увидел знакомую картину. Гвардейцы, обнажившись по пояс, рыли аппарели для боевых машин и ровики для боеприпасов. Блестели на солнце заступы, с хрустом врезались они в высохшую, твердую, как камень, землю.

Позади, в нескольких километрах, виднелся Ростов. Он был в дыму пожаров. Немецкие самолеты продолжали бомбить жилые кварталы, переправы через Дон и войска, скапливавшиеся вдоль берега… Здесь же, севернее Ростова, стало заметно стихать. Прошли главные силы отступающих войск. Окопались, заняли оборону наши части прикрытия. Обойдя позиции гвардейцев, залегли бойцы, вооруженные противотанковыми ружьями. Туда же на север прошли и две зенитные батареи, которые тоже получили приказ быть готовыми к борьбе станками…

Приближались решающие часы сражения за Ростов.

«…Огонь на меня!»

Около 19 часов к Москвину приехал офицер связи из штаба артиллерии 56-й армии и передал приказ: в случае прорыва немецких танков действовать по своему усмотрению, при необходимости отойти за Дон.

Стало темнеть. Москвин занял наблюдательный пункт, оборудованный на высотке, проверил радиосвязь с Бериашвили и разведчиками, находившимися впереди.

— Доложите обстановку! — приказал командир дивизиона младшему политруку Абызову.

— Немцы подтягивают танки, — отозвался командир группы разведки. — Слышу нарастающий гул.

— Ясно. Через десять минут доложите снова.

Но еще раньше этого срока в наушниках послышался голос младшего политрука Абызова.

— Танки подходят к моему ПНП… Ориентируйтесь!

Москвин запросил Бериашвили:

— А что вам видно?

— Идут, дьяволы! — выругался Дидико. — Идут, как на параде! Развернутым строем, весь горизонт закрыли.

— Сколько их?

Разгоряченный Дидико на время потерял самообладание:

— Товарищ гвардии капитан-лейтенант, да что вы меня допытываете? Давайте команду!

Командир дивизиона по голосу в радионаушниках понял подлинное настроение Бериашвили. Он мягко сказал:

— Спокойно, Дидико, спокойно…

Дело в том, что именно в этот момент на горизонте вновь появились немецкие самолеты. Нужно было принять решение: открывать огонь всем дивизионом или побатарейно. Была опасность, что по трассам летящих снарядов авиация противника сможет обнаружить местоположение батарей, и тогда гвардейцам несдобровать: самолеты разбомбят дивизион раньше, чем он сможет нанести какой-либо вред противнику.