А потом, дружище, грянул гром, да какой гром! Будто мир обрушился и все полетело в тартарары. И тут же — страшный грохот, от которого у всех душа в пятки ушла. Клянусь преисподней, такого я не слыхивал! Хочешь верь, хочешь нет, но все мы, сколько нас было в конторе «Сегре», прямо обалдели. Со страху оцепенели, потом бросились на улицу. Люди выглядывали в окна, выходили на балконы — что же такое случилось? А случилось вот что: бочка, которую катил Флоренсио, прогрохотала как бешеная вниз по улочке и трахнулась об угол лавки, которую держал Александре. Железные обручи лопнули, и огромная посудина раскололась, как тыква; жидкое мыло потекло по мостовой, и вонь пошла такая, что задохнуться можно. А дождь все хлестал, и скоро над потоком этой липкой дряни выросла громадная шапка пены. Жаль, что ты не видал, на это стоило посмотреть. Дождевая вода, ручьями сбегавшая по переулку, вынесла всю эту красоту в реку, пышная белая пена облепила угольные баркасы, так что казалось, будто они принарядились в кружева.
Мы предположили — я говорю так, потому что свидетелей не было, а сам Флоренсио молчал как воды в рот набрав, — что бочка выскользнула из его рук, ему пришлось отскочить, чтоб она его не изувечила, и тогда уж она понеслась вниз по переулку. Всякому известно, что жидкое мыло — штука скользкая. А может, он просто из сил выбился, поди узнай! Семьдесят килограммов жидкого мыла, бочка круглая, а под ногами бурный поток дождевой воды, это тебе не шуточки. Как бы там ни было, эту историю долго обсуждали в тавернах и на каждом углу. А вот аптекарь, Себастьян Феррер, — его ты тоже не мог знать, он давным-давно сбежал с женой торговца птицей, который привез на рынок свой товар, — додумался до того, что сравнил Флоренсио с человеком по имени Сизиф, которого какой-то бог из древних в наказание за грехи заставил переваливать здоровенный камень, поднимать его на вершину горы, а как только он, выбившись из сил, добирался до вершины — раз! — камень ускользал из его рук и катился вниз. Как ты сам понимаешь, Флоренсио на веки вечные остался «нашим Сизифом». В общем, история получилась занятная. Но вот кого она ни капельки не позабавила, так это Пере Кампса. И не только потому, что пропал его груз, бог с ним, а из-за одного обстоятельства, о котором мы, те, кому оно было известно, ни перед кем и словечком не обмолвились. А сам Пере Кампе скорей прыгнул бы с баркаса в воду, чем спорить с нами, когда мы намекнули — по-хорошему и не с бухты-барахты, сам понимаешь, — что в жизни всякие бывают случайности и лучше уж ему шума не поднимать. В конце-то концов, разве виноват Флоренсио в том, что бочка выскользнула из его рук как раз в тот момент, когда Кампе шел к себе домой по переулку и ему пришлось юркнуть в парикмахерскую Пробора, чтоб чертова посудина не переломала ему ноги?
