Рассказы - [8]
Он всегда ласково гладил меня по голове, а потом сразу переходил к делу. Дело заключалось в суммах, количествах, киловаттах, оплатах и глине с керамического завода. Фархат иногда краснел, заикался, говоря об этом. Иногда просто с гордым видом что-то цедил сквозь зубы. Но дядя Паша всегда оставался доволен: хохотал, хлопал Фархата по плечу, отчего тот вроде еще ниже становился.
Однажды я застал Фархата за странным занятием. Перед ним на столике стояла початая бутылка водки и были разложены глиняные человечки. Он тыкал каждому пальцем в грудь и что-то гортанно кричал.
Одного солдатика он поднял и заставил перешагнуть через груду глиняных тел. Потом все так же, не замечая меня и разговаривая по-узбекски, он поставил на одно колено ухмыляющегося фаустника и крикнул: «Пфу!» И вдруг заплакал. Под его пальцами хрустнула голова человечка, стоящего на одном колене и радостно стреляющего из трубки с утолщением на конце.
В комнату вошел неслышно дядя Паша. Увидев сломанного солдатика, он взял меня за плечо и ласково подтолкнул к выходу:
– Иди, голубь, иди.
На следующий день, подходя ко входу на рынок, я увидел, что вокруг Фархата собралась куча народу. Сам он сидел в центре и размахивал руками, кричал, пел.
– Шири-и-ин! – услышал я его протяжный вой, он спрятал лицо в ладони и раскачивался уже тихо, подвывая: – Ин-ин-ин…»
И тут я увидел, вокруг чего толпился и на что глазел базарный народ. Меня передернуло. На земле лежали ноги в сапогах и галифе, из оборванных раструбов выглядывало что-то розовое, и рядом руки, несколько рук, корчащихся, вопрошающих, недоумевающих, они были белесые и окровавленные. Тут же несколько скрюченных пальцев, а вон уши, ноздри, тоже все в красном. Я отскочил, рвотный ком дернулся в горле.
– Да это ж из глины, чудак, – засмеялся рядом со мной носатый старик в кепке.
В это время толпа ахнула. Кто-то крикнул:
– Да прекратите вы это!
– Увести его надо, увести! – почти хором запричитали толстые торговки. Я обернулся. Фархат размахнулся и запустил в толпу какой-то скрюченной рукой, толпа опять ахнула, качнулась. Рыжий парень, весь в веснушках, выпрыгнул вперед и закричал:
– Держи его! – Но тут же попятился – Фархат потянулся за ногой.
«Когда это он успел наделать? Как смог притащить?» – думал я и стоял на месте. Не знаю, было ли мое промедление предательством.
Из-за спин быстро выскочила фархатова хозяйка. Она была черноброва, насуплена.
– Ну чего? Чего? – прогорланила она. Нагнулась и бережно прижала Фархата к груди. – Чего? – грозно проревела она, и толпа расступилась. хозяйка разогнулась и пошла с Фархатом вперед. Она тащила его, а он обвис в ее руках и прикрыл глаза.
Но на меня, на весь мир, на притихших людей, смотрел другой глаз. Он лежал на кошме укоризненный и влажный, в пять раз больше обычного, и казалось, сейчас моргнет ресницами растопыренными. Он смотрел.
Мне, как и многим, стало не по себе, все стали расходиться, примолкшие. Я схватил тележку и потащил ее за Фархатом. Но глаз не отпускал, его взгляд висел передо мной. Я зажмурился и споткнулся.
– Черт тебя! – услышал я знакомый женский голос.
Мы уже пришли, я нагнал Фархата с хозяйкой, а как нагнал, и не заметил.
Она протянула одну руку, другой держа Фархата. Сказала с натугой:
– Давай… скорей!
Я отдал тележку. Лицо у нее было хмурое.
Они вошли в дом, а я остался стоять, глядя в полуподвальные окна, потом отошел в сторону, прислонился спиной к старому тополю. Вечерело. В полуподвальных окнах зажгли свет. Внезапно в доме что-то будто лопнуло, потом вылетело стекло, оно мягко приземлилось на мостовую и рассыпалось. Тотчас же еще какие-то удары, звон, крики. Затопали тяжело по лестнице, затем раздалось истошное: «А-а-а!» Что-то покатилось, опять разбилось. Я подскочил к двери, рванул ручку. Дверь не открылась, я наскочил на нее всем телом и стал биться, но кричать все равно боялся.
Тут дверь дернулась и ударила меня по лицу, я присел, меня сшибло. Кто-то перешагнул через голову. От одиночества боли, ее неразделенности захотелось впиться зубами в ненавистный этот сапог, перешагнувший через боль. Топот сапог удалялся, а я скулил.
В это время раздался знакомый вопль:
– Шир-рин, Шир-рин-ин-ин!
Дверь была открыта, внутри – темно. Я сначала пополз на звуки фархатовой песни. Потом присел и почему-то не пошел внутрь, а утер кровь и побрел домой.
Несколько дней после этого все улочки возле базарной площади кишмя кишели сплетнями.
– Марья Масимна, слыхали?
– Как не слышать.
– С ума сошла баба.
– И приняла?!
– Приняла, приняла.
– Во как!
– Павел уж на что мужчина справный.
– Говорят, и при деньгах был.
– Да пил, наверное.
– А тот тоже хорош! Пашка ему все: «Голубь, голубь». Вот те и голубь!
– Одно слово – коршун азиятский, увел бабу.
– Увел! Не смеши. Сама его в дом внесла, на руках втащила! Слыхала?
– Слышала, как не слышать.
Еще говорили, что дядя Паша избил Степаниду, то есть хозяйку фархатову. А еще говорили, что Степанида избила дядю Пашу. Много чего говорили.
Но я-то тогда вечером явственно слышал звук избиваемой глины, игрушек, копилок, статуэток и ваз, звук разбитого мастерства. Конец глиняной плоти.
Меня зовут Рада. Я всегда рада помочь, потому что я фиксер и решаю чужие проблемы. В школе фиксер – это почти священник или психоаналитик. Мэдисон Грэм нужно, чтобы я отправляла ей SMS от несуществующего канадского ухажера? Ребекка Льюис хочет, чтобы в школе прижилось ее новое имя – Бекки? Будет сделано. У меня всегда много работы по пятницам и понедельникам, когда людям нужна помощь. Но в остальные дни я обычно обедаю в полном одиночестве. Все боятся, что я раскрою их тайны. Меня уважают, но совершенно не любят. А самое ужасное, что я не могу решить собственные проблемы.
Повесть посвящена острой и актуальной теме подростковых самоубийств, волной прокатившихся по современной России. Существует ли «Синий кит» на самом деле и кого он заберет в следующий раз?.. Может быть, вашего соседа?..
Переживший семейную трагедию мальчик становится подростком, нервным, недоверчивым, замкнутым. Родители давно превратились в холодных металлических рыбок, сестра устало смотрит с фотографии. Друг Ярослав ходит по проволоке, подражая знаменитому канатоходцу Карлу Валленде. Подружка Лилия навсегда покидает родной дом покачивающейся походкой Мэрилин Монро. Случайная знакомая Сто пятая решает стать закройщицей и вообще не в его вкусе, отчего же качается мир, когда она выбирает другого?
Это книга об удивительном путешествии нашего современника, оказавшегося в 2057 году. Россия будущего является зерновой сверхдержавой, противостоящей всему миру. В этом будущем герою повести предстоит железнодорожное путешествие по России в Москву. К несчастью, по меркам 2057 года гость из прошлого выглядит крайне подозрительно, и могущественные спецслужбы, оберегающие Россию от внутренних врагов, уже следуют по его пятам.
"Хроника времён неразумного социализма" – так автор обозначил жанр двух книг "Муравейник Russia". В книгах рассказывается о жизни провинциальной России. Даже московские главы прежде всего о лимитчиках, так и не прижившихся в Москве. Общежитие, барак, движущийся железнодорожный вагон, забегаловка – не только фон, место действия, но и смыслообразующие метафоры неразумно устроенной жизни. В книгах десятки, если не сотни персонажей, и каждый имеет свой характер, своё лицо. Две части хроник – "Общежитие" и "Парус" – два смысловых центра: обывательское болото и движение жизни вопреки всему.Содержит нецензурную брань.
Героиня романа Инна — умная, сильная, гордая и очень самостоятельная. Она, не задумываясь, бросила разбогатевшего мужа, когда он стал ей указывать, как жить, и укатила в Америку, где устроилась в библиотеку, возглавив отдел литературы на русском языке. А еще Инна занимается каратэ. Вот только на уборку дома времени нет, на личном фронте пока не везет, здание библиотеки того и гляди обрушится на головы читателей, а вдобавок Инна стала свидетельницей смерти человека, в результате случайно завладев секретной информацией, которую покойный пытался кому-то передать и которая интересует очень и очень многих… «Книга является яркой и самобытной попыткой иронического осмысления американской действительности, воспринятой глазами россиянки.