Рассказы о любви - [44]

И так почти все они, что одна, что другая, как мало радости, и денег, и приветливости досталось им в жизни, и как много работы, забот и досад, и как они со всем этим справились и держались, за небольшим исключением, все бравые и неистощимые соратницы в борьбе с трудностями! А как они смеялись в те несколько свободных часов, как веселились без всякого повода, как шутили, пели веселые песни, держа в ладони пригоршню грецких орехов или радуясь остаткам красной ленты! Как они дрожали всем нутром, когда кто-то рассказывал полную ужасов историю про муки, и как подпевали грустным песням и вздыхали, и слезы лились из их добрых глаз!

Некоторые были, правда, противными, вечно недовольными и постоянно готовыми ворчать и распускать сплетни, но Бабетта, когда становилось невмоготу, резко их обрывала. Но ведь и им досталось в жизни и было ой как нелегко. Грета из епископства была самой несчастной. У нее тяжело сложилась жизнь, и она страдала от своей добродетели, даже ферейн девственниц казался ей недостаточно набожным и строгим, и при каждом бранном слове, достигавшем ее ушей, она глубоко вздыхала, закусывала губу и тихо говорила: «Праведник обречен на страдания». Годами она страдала, но наконец преуспела и, пересчитывая спрятанные в чулке сэкономленные талеры, растроганно плакала. Дважды она могла выйти замуж — за наставника, но оба раза не сделала этого: первый был ветрогон, второй сам был настолько праведным и благородным, что она боялась при нем вздохнуть и боялась остаться к тому же непонятой.

Все они сидели в углу темного двора, рассказывали друг другу о всяких жизненных мелочах и ждали, что доброго и радостного принесет им этот вечер. Их речи и жесты не показались ученому юноше умными и деликатными, но вскоре, когда улеглась его стеснительность, он почувствовал себя свободнее и вольнее и воспринимал уже тесно сидящих в темноте девушек как непривычную, но чрезвычайно прекрасную картину.

— Да, так вот это и есть тот самый господин гимназист, — сказала Бабетта и собралась тут же поведать жалостливую историю его жизни впроголодь, но он, умоляя, потянул ее за рукав, и она великодушно пощадила его самолюбие.

— Вам, наверное, приходится страшно много учиться? — спросила рыжая Маргрет из переплетной мастерской и тут же продолжила: — А кем вы хотите стать?

— Ну, это еще не совсем ясно. Возможно, доктором.

Это пробудило в них почтительность, и они все внимательно посмотрели на него.

— Но тогда вам надо обязательно отрастить усы, — сказала Лена, служившая у аптекаря, и все тихонько захихикали, кто-то взвизгнул, и они, поддразнивая его, принялись отпускать разные шуточки, от которых ему без помощи Бабетты отбиться было бы трудно.

Под конец они потребовали, чтобы он рассказал им какую-нибудь историю, а ему, как назло, ни одна не приходила на ум, хотя он прочитал уйму книг. Наконец он вспомнил сказку, как один человек отправился в путь, чтобы научиться бояться, однако не успел он начать свой рассказ, как они принялись смеяться и наперебой кричать:

— Про это мы давно уже знаем.

А Грета из епископства пренебрежительно изрекла:

— Это же сказка для детей.

Он тут же умолк и смутился, и Бабетта пообещала за него:

— В следующий раз он расскажет вам что-нибудь другое, у него ведь дома столько книг!

Это было ему очень на руку, и он решил блеснуть перед ними.

Тем временем небо утратило последние светлые проблески и на черном матовом фоне появилась первая звезда.

— А теперь все по домам, — скомандовала Бабетта, и они встали, отряхнули юбки и поправили свои косы и переднички, кивнули друг другу на прощание и разошлись: одни через заднюю калитку, другие — через проход во двор.

Карл Бауэр тоже пожелал всем спокойной ночи и поднялся к себе в каморку, отчасти довольный, отчасти нет, с каким-то смутным чувством в душе. Его гимназический мир юношеского высокомерия и глупых выходок был далек от них, и ему сразу бросилось в глаза, что эти его новые знакомые живут совсем другой жизнью и что почти все девушки прикованы крепкой цепью к реальным будням, обладают недюжинной жизненной силой и знают такие вещи, которые абсолютно чужды ему, словно это совсем другие сказки. Не без некоторого спесивого взгляда сверху попытался он заглянуть в любопытную поэтику этой наивной жизни, в мир первооснов народного бытия, уличных и солдатских песен. Нутром он почувствовал, что этот мир в определенных моментах намного превосходит его собственный, и потому испугался всяческой тирании и насилия с его стороны.

Правда, пока подобная опасность не просматривалась, да и к тому же вечерние посиделки девушек стали короче, поскольку настойчиво приближалась зима и каждый день, несмотря на мягкую погоду, можно было ждать первого снега. Карлу все же представилась возможность рассказать обещанную историю: про братьев-проказников Хайнера и Фридера из сокровищницы фольклорной поэзии, — но и эта история не имела у служанок особого успеха. Мораль, которая венчала эту короткую народную прозу, он опустил, но Бабетта добавила кое-что по собственному пониманию и разумению. Девушки, за исключением Греты, похвалили рассказчика за его умение и принялись по очереди пересказывать на свой лад основные проделки озорников, а потом попросили, чтобы он в следующий раз опять рассказал им что-нибудь эдакое. Он пообещал, но уже на следующий день сильно похолодало, так что и думать было нечего, чтобы собраться во дворе, но тут с приближением Рождества его посетили другие мысли и радости.