Рассказы о философах - [20]

…Он стоял на горе стило. Солнце клонилось к закату. Солярии, окончив работу, усаживались за общие столы, обильно уставленные яствами. Их обслуживали за столами те, кому пришла очередь, — здесь были и выдающиеся ученые, и мастера, и простые ремесленники, потому что в Городе Солнца никто не гнушался никакой работой, потому что солярии считают самым гнусным пороком надменность. И поэтому никто не считает для себя унизительным прислуживать за столом или на кухне, ухаживать за больным. Солярии сами обслуживают себя. У них для всего находится достаточно времени, ведь они работают не больше четырех часов в день. Но всего у них изобилие, потому что каждый стремится быть первым в работе, которая хоть и не велика, но плодотворна, а сами они очень способны.

Они жизнерадостны и веселы. После трапезы они слушают музыку, а иные танцуют под белыми колоннадами…

Загремела железом дверь, и на лестнице появился тюремщик с фонарем. Свет иглами вонзился в глаза, Томмазо спросил:

— Давно я здесь?

Бородатый детина молча поставил на последнюю ступеньку кружку с водой, прикрыл ее куском лепешки.

— Сейчас ночь или день? — крикнул Томмазо.

Тюремщик неторопливо повернулся и пошел вверх по лестнице. Томмазо успел взглянуть на свои йоги: из-под кандалов, смешиваясь с грязью, сочилась кровь. Снова загремела дверь.

Цепь позволяла ему приблизиться к лестнице и дотянуться рукой до нижней ступеньки. В четвертый раз принесли ему пищу. Значит, он находится в карцере не менее четырех суток. Сколько еще? Он с трудом глотал пищу — горло превратилось в сплошную рану. Пил горьковатую протухшую воду. Прислонился спиной к стене, чтобы не упасть, но тут же отскочил.

По стене лилась вода. Томмазо понял, что карцер заливает. Кастель Нуово стоит у самого берега, на море шторм, вода заполняет рвы и теперь просачивается сквозь стены в «Крокодилью яму».

Человек свободен в своих решениях, но мысли приходят помимо воли. Он подумал, что это конец. И страх, подобный холодной воде, стал просачиваться в его душу. Страх — это смерть, и вопль — тоже смерть. Он бросил в темноту кружку, надеясь попасть ею в дверь, но кружка ударилась о стену и плюхнулась в воду, которая поднялась уже выше щиколоток. Он кричал и гремел цепью, но никто не услышал его, словно он был замурован в гранитную гору.

Вода дошла до пояса. До груди, до плеч… Итак, ему суждено умереть в тридцать два года, утонуть в грязной жиже «Крокодильей ямы».

Счастлив тот, кто умирает в бою, кто видит небо и собственную кровь, зная, что она пролита не зря. А он ничего не сделал — не увидел битвы, которую готовил, не увидел, как сбывается его мечта, никому не оставил ее, мечту о человеческом счастье, которое возможно уже хотя бы потому, что мыслимо, желанно. Когда его мечта станет мечтою многих, в тот самый час люди воочию убедятся, что Город Солнца существует на земле, и войдут в него, как в собственный дом, для жизни долгой и прекрасной. Его мечта должна принадлежать людям, ей нужно дождаться своего часа… Жить! Жить! Не ради себя. Сохранить себя — небольшая заслуга. Но если смерть твоя обкрадывает несчастное человечество, тогда — жить. Во что бы то ни стало — жить!

Цепь мешала ему держаться на воде, тянула вниз. Тело цепенело от холода, руки и ноги сводила судорога. И не было уже сил, чтобы кричать. Он почувствовал, как разрываются легкие от хлынувшей в них воды.

Томмазо очнулся на каменном полу коридора.

— Приказано доставить тебя в застенок. Тебя будут пытать на «полледро», — сказал, ухмыляясь, тюремщик. — Вот тебе штаны и куртка. Оденься хоть ненадолго…

Он знал, что такое «полледро». Это деревянная рама с перекладинами, затесанными на угол, похожая на лестницу. Человека бросают на перекладины, вдевают руки и ноги в петли, скручивают концы веревок, и петли врезаются в тело до самой кости.

Он знал, что после пыток его ждет участь его друзей — смертная казнь, независимо от того, признает он или не признает себя виновным в организации заговора. Из окна камеры, в которой он находился до того, как оказался в карцере, видна была виселица и рядом с ней эшафот с плахой. Не казнят только сумасшедших, обрекая их на пожизненное заключение. Их казнят только после смерти — четвертуют или сжигают трупы на костре. Томмазо решил симулировать сумасшествие.

«Полледро» — не самая страшная пытка. Затем его пытали на «велье»: нагого подвесили на блоках над острым железным колом и продержали сорок часов, то опуская на кол, то приподнимая…

Когда его сняли, он увидел, что пол и орудие пыток залиты кровью.

— Целуйте меня! — закричал Томмазо. — Я святой! Я мертвый святой… Целуйте!

— Он безумен, — покачал головой нунций. Томмазо увидел в приоткрытом окне солнце и потерял сознание. К его ступням приложили раскаленное железо, но он, казалось, ничего не почувствовал. Врач сказал, что он умрет через несколько часов.

Два дня не приходил в себя Томмазо. А на третье утро открыл глаза и едва слышно сказал:

— Бумаги. Скорее принесите бумагу и чернила…

В камере при нем теперь находились его отец и брат. Оба они были неграмотны, а Томмазо не мог ни приподняться, ни пошевелить рукой. Но, когда принесли бумагу и чернила, Томмазо лежа, превозмогая боль, написал на первом листе слова: «Город Солнца…»