Рассказы о дяде Гиляе - [63]

Собирал Гиляровский календари. С тех пор как стали издавать календари в художественном оформлении, не мог равнодушно пройти мимо, хотя покупал календари и раньше, любил их читать. В них сведения о Москве, ее жителях, даже о привычках москвичей, обычаях прошлых времен, — они напоминали о забытых и рассказывали о неизвестных людях. «На 1867 год — иллюстрированный календарь-месяцеслов», изданный в пользу московских детских приютов, или «Настольный календарь Московского края 1920 года» и т. п. Все они очень разные и всегда оставались интересны дяде Гиляю.

Любил читать книги о поваренном искусстве, их пополнял рецептами, услышанными где-то.

Из классиков русской литературы особенно много было в библиотеке дяди Гиляя изданий Пушкина, Лермонтова и Гоголя. Любил однотомники. Сочинения Пушкина, Гоголя и Лермонтова в одном томе лежали в Столешниках повсюду, чтоб попадались под руку на каждом шагу. Любил на ходу, зарядившись изрядной понюшкой табака, раскрыть том и прочесть:

Когда волнуется желтеющая нива

И свежий лес шумит при звуке ветерка…

Синий сытинский однотомник Гоголя с фрагментом репинских «Запорожцев» на обложке был с дядей Гиляем много лет. На восьмом десятке жизни как-то на титульном листе Гиляровский написал: «Когда мне нечего читать, я опять, опять и опять читаю Гоголя, и снова читаю, и читать буду».

Был у Гиляровского и заветный однотомник Пушкина, подаренный в 1908 году Иваном Дмитриевичем Сытиным. «Всякий раз, когда я беру в руки этот однотомник, — записал на титуле, — вспоминается мне в тысячный, может быть, раз милый Иван Димитриевич, и я благодарю его, лучшего подарка никто не мог придумать».

Любил читать Словарь Даля и пословицы, собранные Далем. Дома Гиляровские нередко всей семьей, особенно когда дочь подросла, устраивали вечера поэзии. Каждому поэту посвящался вечер. Читали сначала наизусть стихотворения поэта, потом переходили к томикам его сочинений. В 20-е годы вечера поэзии проходили особенно часто. Быть может, способствовало окружение. У Надежды Владимировны Гиляровской еще в 1912 году вышел небольшой сборник собственных стихов, писал стихи и зять дяди Гиляя, часто приходили в Столешники молодые поэты. Но больше всех настраивал на эти вечера Сергей Митрофанович Городецкий. Он в Столешниках, значит, вечер отдан поэзии.

Надя Гиляровская прекрасно читала стихи. Она превосходно знала литературу и поэзию. Свободно владела английским, немецким языками, особенно хорошо — французским. Ее оставляли при университете для защиты степени магистра и преподавания старофранцузского языка. В истории университета это был первый случай, когда три женщины, и в числе их Надежда Владимировна, оставлялись при университете. Но даже уговоры профессора Матвея Никаноровича Розанова, обращенные к любимой ученице, не помогли — она ушла в журналистику.

Среди книг Надежды Владимировны, бережно ею хранимых, был журнал. На нем Владимир Алексеевич написал: «Моей милой сотруднице „Листка спорта“ Надюше на память о ее первой журнальной работе 8 октября 1896 года». Десятилетней девочкой она сделала свой первый перевод лондонской хроники спортивной жизни. 1908 год был отмечен Надиным успехом, первой большой работой: в издательстве Саблина вышли в ее переводе «Джунгли» Киплинга. Переводила Надежда Владимировна Гёте, Аду Негри и Байрона. В периодических изданиях много печаталась.

Она одинаково свободно чувствовала себя в вопросах литературы, живописи, театра, давала корреспонденции из Германии и Франции о театральной жизни, писала о Гаршине, Дрожжине, Шевченко, Одоевском, Минаеве, Анне Ахматовой, Павле Сухотине, об основателе журнала «Русская мысль» Юрьеве, о создателе русского театра Волкове, о мюнхенском театре, откликнулась статьями на 350-летие первой русской книги «Апостол» и на юбилей Публичной петербургской библиотеки…

Владимир Алексеевич гордился дочерью, Наде написал он:

Я начатых не кончил дел,

Не завершил своей мечты,

И песни те, что не допел,

Одна допеть сумеешь ты.

Летом жизнь в Столешниках замирала. Жена и дочь переезжали на дачу. Гиляровский оставался в городе, но в каждый свободный от работы день спешил к ним. Четыре подмосковных места связаны с жизнью семьи Гиляровских.

Первые две дачи, в период наиболее активного репортерства Владимира Алексеевича, были по Казанской железной дороге. Сначала в Краскове, где он снимал дом несколько лет подряд. После репортерских разъездов по городу спешил на дачу. Путь от станции выбирал мимо старинной заброшенной усадьбы. Поздно вечером там раздавался только шум совиных крыльев. К усадьбе ходил с Антоном Павловичем Чеховым, который приезжал как-то в Красково. Показывал эти места дядя Гиляй и поэту Пальмину. Однажды Владимир Алексеевич записал: «…Странное чувство является при виде развалин дома. Высокие колонны украшают дом, верх которых был увенчай когда-то прекрасной, но уже полуобвалившейся лепниной. Могилой смотрит дом со своими полузабитыми окнами, нежилой черной темнотой…

Отсветы заката нет-нет да и блеснут в уцелевшем осколке богемского стекла, в окнах второго этажа, и исчезнут, и снова та же могила. Из разбитых окон и щелей дощатых колонн то и дело вылетают галки и опять возвращаются в свое гнездо. Даже змеи, злобно шипя, выглядывают из расщелин каменной широкой лестницы, ведущей в сад… А вид на пруды с лестницы восхитительный. Лестница спускается в большой цветник, окруженный кустами дорогих растений… Цветник кончается обрывом, а под ним, как в глубокой пропасти, то отражая светлое небо, то вековые сосны, блестит и чернеется ряд прудов. На среднем пруду круглый островок с руинами когда-то щегольского павильона. Здесь пускались роскошные фейерверки, на этом островке лилось вино рекой и потехи барские придумывались. А за прудами виднеются запущенные роскошные поля. Там во время этих пикников ручьем лился крестьянский пот, под сохой гнулась спина мужицкая, и заскорузлые руки неустанно работали, добывая деньги на эти вина. Павильон разрушился, от барского дома остались одни развалины, а пот мужицкий все льется, заскорузлые руки все добывают деньги…»