Рассказы о дяде Гиляе - [3]

Незаметно за годы и десятилетия дом дяди Гиляя наполнился множеством разнообразных предметов.

В семье В. А. Гиляровского никогда не занимались собиранием красивых или ценных вещей. Нет. Вещи входили в дом вместе с жизнью.

Для дяди Гиляя они стали приобретать ранее незамечаемый смысл, с тех пор как ушла возможность легко и быстро очутиться на Волге, в Крыму, на Кавказе, где-нибудь в задонских степях… К детству, например, то и дело возвращала маленькая берестяная тавлинка отца, иначе — табакерка, сделанная где-то в Вологде или ее окрестностях. Пользовался ею дядя Гиляй каждый день, перекладывая из нее табак в другую — серебряную, украшенную черненым орнаментом великоустюгских мастеров, скромным и красивым. Тавлинка была удобна, отлично сохраняла аромат табака, дядя Гиляй щедро сдабривал его травами, особенно любил добавлять степной донник.

Раньше тавлинка всегда находилась на письменном столе его отца в их вологодском доме. В начале 20-х годов давно не было отца, и вологодский дом сгорел, а стол уцелел; дядя Гиляй привез его после смерти отца из Вологды в Столешники в конце прошлого века. Рядом с тавлинкой, как и у отца, нашла себе место у дяди Гиляя коробка работы великоустюгских мастеров — мороз по жести, промысел такой был. В коробке отец хранил фотографии и письма сына со всех концов России, по дорогам которой довелось тому пройти. И фарфоровый, изогнутой формы стаканчик, на специальной красивой металлической подставке, уцелел, в него насыпали песок для чистки перьев, гусиных и утиных. Подарил отцу перочистку вологодский учитель чистописания Лев Андреевич Воскресенский в благодарность за перья: отец дяди Гиляя привозил их с Кубинского озера, где любил охотиться. Непосвященному предметы эти ничего не говорили. Для дяди Гиляя за ними вставали картины сямских лесов Вологодчины, Белозерска, Кубинского озера с величественным каменным Спасом на острове, Вологда, детство, юность. Вещи эти вызывали в памяти фигуры рыболовов, охотников — и начинался рассказ, пока только в голове, мысленно. Иногда кое-что он записывал:

«Охотники родины, черепаны с Белоозера, прирожденные ушкуйники — выходцы из Новгорода, на Волге города основывали. А дома занимались рыболовством, медведей били и другого зверя. Народ чисто русский, из поколения в поколение северные богатыри. Даже среди новгородцев отличались ростом и силой, недаром говорили: „Одно слово — Белоозеры“.

Славился среди них вековой род Петровых, сплошь рыбаки и охотники. Они были поставщиками рыбы в Кирилловский монастырь, где пользовались почетом.

У одного из Петровых — Ивана, деда по отцу, было три сына. Настоятель Кирилловского монастыря за хорошую службу деда-рыбака (исправно поставлял с Белого озера в монастырь снетка да судака) определил всех троих сыновей в Череповецкое духовное училище. Старшие двое, отличившись, были приняты затем в Вологодскую духовную семинарию. Когда молодые, рослые и здоровые ребята пришли в семинарскую канцелярию, где следовало сменить их светскую фамилию Петровы на духовную, преподаватель латыни, глядя на добродушные лица, веселую улыбку братьев, произнес:

— Быть вам Веселовскими.

Но в книге записей обнаружил: такая фамилия уже есть. Недолго думая, он слово „веселый“ перевел на латынь — Hilaris. Так появилась в роде Петровых фамилия Гиляровский».

Отец дяди Гиляя кончил Вологодскую семинарию, но по духовной части не пошел. Отправился Алексей Иванович охотиться в леса, что ближе к Кубинскому озеру. Между Новленским и Сямой встретил как-то тоже охотника Петра Мусатова — управляющего лесными имениями графа Олсуфьева. Приглашен был сначала в гости, а затем работать помощником. Вскоре Алексей Иванович Гиляровский женился на дочери Петра Мусатова — Надежде.

Ее дед со стороны отца, запорожский казак Усатый, бежал вместе с атаманом Чапыгой на Кубань после разгрома Сечи Екатериной II. Отец Нади, приехав в вологодские края, изменил фамилию, прибавив к ней одну букву М — «Мусатый». Почему так сделал, как попал в лесные угодья Олсуфьева, осталось неизвестным.

На хуторе, что лежал недалеко от Сямы и Кубинского озера, в ноябре 1853 года и родился у Гиляровских сын — Владимир Алексеевич.

Матери он лишился рано, ему не было и десяти лет, она умерла от простуды. Вместо ее портрета всегда висела в их доме, а затем и у дяди Гиляя в Москве старинная гравюра — лицо изображенной на ней женщины напоминало черты матери, это признавали не только отец, но и родители Надежды Петровны.

На всю жизнь запомнил дядя Гиляй песни матери. Долгими вечерами суровой и холодной северной зимы она пела вместе с бабушкой песни донских казаков. Ярко горела печь, отец длинной железной кочергой поворачивал раскаленные докрасна камни — они специально обжигались, чтоб затем раздробленными превратиться в дресву — каменный песок, которым мыли пол.

После смерти матери отец и бабушка с дедом покинули лесной хутор, переехали в Вологду: Володе Гиляровскому надо было учиться.

Резные балконы вологодских домов, наличники окон, дымы труб, высоко и прямо устремленные в чистое морозное небо, и вологжане… Помнил их дядя Гиляй всю жизнь, спокойных, крепких, помнил Вологду, помнил вкус брусники, морошки, поляники, клюквы — вкус для него куда более приятный, чем вкус апельсинов. Брусника и клюква хранились зимой в бочках. Принесенная с мороза ягода, оттаивая, красовалась на столах в больших деревянных мисках. Два основных цвета властно привлекали взгляд, стоило войти в любой вологодский дом той поры. Желтым светился чисто вымытый дресвой деревянный пол, а зеленым — мох, заложенный горкой между окон. Обычай закладывать на зиму между рамами мох Гиляровский перенес и в Москву, в Столешники.