Рассказы - [9]

— У нас тут есть гостиная, — сказала миссис Роджерс, — и ни одна душа туда не ходит.

— Пойдем в гостиную, Дорис, — обратился О'Тул к Мэри, накладывавшей гостям желе из эмалированного тазика; более подходящей посуды для этого не нашлось.

Желе было красное со взбитым белком, но что-то, видно, сделали не так, потому что оно расползалось. Мэри накладывала его в блюдца и думала о том, как все неряшливо и грубо тут, на вечеринке, нет даже настоящей скатерти — только хлорвиниловая пленка — и нет салфеток. А этот тазик с желе... В нем, может, перед этим умывались?

— Теперь пусть кто-нибудь расскажет интересный случай, — сказал Хики, начавший уставать от разговоров о цветниках и гостиных.

— Я расскажу, — извергнулся из своего молчания длинный Джон-Семга.

— Идет, — сказал Броган, потягивая попеременно из стакана с виски и стакана с портером (так только и получаешь удовольствие от выпивки, поэтому-то в барах он предпочитал бы покупать себе спиртное сам, а не страдать от чьей-то скаредности).

— А интересный случай? — спросил Хики.

— Про моего брата, — сказал длинный Джон. — Про Патрика.

— Ну нет уж, хватит этой ерунды, — сказали вместе Хики и О'Тул.

— Нет, пусть расскажет, дайте ему рассказать, — сказала миссис Роджерс, ни разу, правда, не слыхавшая про этот случай.

— Был у меня брат Патрик, — начал длинный Джон. — И вот он, значит, умер. Сплоховало сердце.

— Пресвятая дева, неужто опять это? — сказал Броган, припоминая, о чем пойдет речь.

Но Джона-Семгу не остановили непочтительные замечания мужчин.

— Стою я один раз в сарае, с месяц, как похоронили Патрика, и вижу, выходит он из стены и идет по двору.

— Ой, что бы с тобой было, доведись тебе такое? — обратилась Дорис к Эйсн.

— Дайте ему договорить, — сказала миссис Роджерс. — Говори, Джон-Семга.

— Идет он, значит, на меня. Что ж, думаю, теперь мне делать? Был сильный дождь — вот я и говорю брату: «Спрячься, а то промокнешь».

— А он? — в волнении спросила одна из девушек.

— Пропал, — сказал Джон-Семга.

— О господи, дайте немного музыки, — сказал Хики (он слушал эту историю в девятый или десятый раз, в ней не было ни начала, ни конца, ни середины).

Поставили пластинку, и О'Тул пригласил Мэри танцевать. Он делал массу дополнительных движений и подскоков, время от времени испуская залихватское: «Юпи-и-и!» Броган и миссис Роджерс танцевали тоже, и Кристалина сказала, что пошла бы, если б ее пригласили.

— Давай-давай, выше коленки, Братец Кролик, — говорил О'Тул Мэри, скача по комнате и задевая ножки стульев. Мэри чувствовала себя как-то странно: голова кружилась, кружилась, а под ложечкой было приятное щекочущее ощущение — хотелось лечь навзничь и вытянуть ноги. Это было совсем незнакомое ощущение, и оно пугало ее.

— Пойдем в гостиную, Дорис, — сказал О'Тул, направляя ее в танце к двери и выводя прямо в холодный коридор, где неуклюже чмокнул в губы.

В комнате, откуда они вышли, Кристалина начала плакать. Так действовало на нее вино — она или начинала плакать, или разговаривала с иностранным акцентом, спрашивая при этом: «Почему это я говорю с иностранным акцентом?» На сей раз она плакала.

— В жизни нет радостей, Хики, — говорила она, уронив голову на руки, а ее блузка ползла вверх, выскальзывая из-под корсажа.

— Каких радостей? — спрашивал Хики (он получил спиртного сколько ему требовалось и еще вытянул фунтовую бумажку из-за совы, когда никто не видел).

Эйсн и Дорис сели по бокам длинного Джона, напрашиваясь в гости к нему на тот год, когда поспеет сахарная слива. Джон-Семга жил совсем один в некотором отдалении от местечка и выращивал фрукты. Он был чудаковат и нелюдим и каждый день, зиму и лето, купался в горной речке у себя за домом.

— Старая супружеская пара, — говорил Броган, обхватив рукой миссис Роджерс и принуждая ее сесть, потому что запыхался от танца.

— Я уношу с собой прекраснейшие воспоминания о всех вас, — сказал он и, садясь, притянул ее к себе на колени.

Она была грузная женщина, с каштановыми прядями волос неравной густоты, когда-то бывшими другого цвета.

— В жизни нет радостей, — рыдала Кристалина; из граммофонной трубы вылетела очередь трескучих звуков, и с лестничной площадки вбежала Мэри, спасаясь от своего партнера О'Тула.

— Я дело говорю, — сказал он и подмигнул.

О'Тул стал первым задираться и скандалить.

— Теперь, дамы и господа, анекдотик для смеха, желаете?

— Валяй. — сказал Хики.

— Вот было, значит, три парня: Пэдди из Ирландии, Пэдди из Шотландии и Пэдди из Англии. И позарез им требовалось...

— Только без сальностей, — оборвала миссис Роджерс, не давая ему брякнуть лишнее.

— Какие еще сальности? — обиделся О'Тул. — Сальности?!

И он потребовал объяснений.

— Здесь девушки, — сказала миссис Роджерс.

— Ах, девушки, — хмыкнул О'Тул, хватая бутылку со сливками, которые забыли подать к желе, и опрокидывая ее над развороченными остатками гуся.

— Эй, эй, приятель. — сказал Хики, отбирая у него бутылку.

Миссис Роджерс сказала, что сейчас самое время расходиться спать, поскольку вечеринка, видимо, уже окончена.

Гости должны были заночевать в отеле. Отправляться домой было поздно, к тому же миссис Роджерс не хотела, чтобы кто-то видел, как они, пошатываясь, выходят от нее в такой час. Полиция следила за ней в оба, не стоило лезть на рожон, по крайней мере до конца рождества. Места ночлега распределили заранее, было три свободные комнаты. Одна — комната Брогана, которую он занимал всегда. Троим оставшимся мужчинам предстояло разделить другой просторный номер; женщинам, включая и миссис Роджерс, отводилась комната за приемной.