Рассказы о большом мире - [29]
Всё.
Хватит.
Нервы сдают и ты хватаешь её за руку, подтягиваешь к себе и, закрывая глаза, словно кутёнок тычешься лицом в её лицо и губами натыкаешься на мягкие, нежные и такие вкусные губы... Её губы. И ты целуешь её с языком и чувствуешь, как её горячий язык трепещет у тебя на губах, скользит по твоему языку и понимаешь, что ещё чуть-чуть и джинсы можно будет выбрасывать. Порвутся просто.
И ты прижимаешь её к себе, как можно только близко и думаешь о том, какой же ты, сцуко, счастливый. Ты везунчик! Ты счастлив!!! ААААААА!!!! Ты счастлив, чувак!!! Ты, блин, самый-самый счастливый на свете человек!!!
Ей действительно пора. А у тебя в трусах влажно, ты вообще вспотел, как дебил какой-то. Прохладно на улице, а у тебя лоб вспотел. Да и просто – надо же паузу сделать. Надо бежать домой вприпрыжку и радоваться! Ты заснёшь с улыбкой на устах.
И новый поцелуй, быстрый. Ан нет, старина. Не быстрый. Он тоже долгий. Дорвался, дорвался, чё уж там.
И вот ты наконец прощаешься и потерянный и радостный идёшь домой. Да что там – ноги сами тебя несут. Ты ещё оглянулся не раз, на окна её посмотрел, на двор её посмотрел. А в мыслях звучит песня, какая-то классная песня.
Ты эту песню потом будешь считать охренительной и через десять лет, а может и всю жизнь, даже если это какая-то голимая примитивная попса. Она просто будет напоминать тебе о том нежном поцелуе, первом сладком поцелуе, не просто первом поцелуе, а первом вот таком поцелуе, вот таком вот охрененно-классном поцелуе.
Вспомнил, старина?
Эй, не уходи в себя! Мы вообще-то о женской сексуальности говорим, а не предаёмся ностальгии ради ностальгии. Налей чайку, ага.
А теперь, старина, вспомни, как ты уходил. Как ты шёл к ней об этом сказать. Как ты шёл к ней с гирями к ногам привязанными и волочил эти самые ноги свои до её квартиры, с трудом осиливая последние ступеньки. Как ты боялся в глаза ей смотреть. Как ты оправдывался и мямлил. Как ты извинялся. Вспомни, как ты уходил к другой. Вспомни, как был пьян и друзья хлопали тебя по плечу и прижимались своими стрижеными бошками к твоей, морщили нос и говорили, что всё обязательно будет отлично. Как они тебя трясли и требовали, чтобы ты не вешал нос – не ты первый, не ты последний, в конце концов. Вспомни, почему ты уходил. Ты просто сравнил, парень, просто сравнил. И в этом сравнении победила другая. Безоговорочно победила. Нокаутом. И тебе было потом и сладко и горько одновременно. И всё равно долго вы с ней не провстречались. Зато потом...
Зато потом – вспомни – ты увидел ту, в которую не просто влюбился без памяти, а ту на которой готов был практически сразу жениться. И женился, да...
О любовницах не будем сейчас. Другой разговор под другие напитки. Пьём чай, не забывай.
Я к чему тебе всё это напомнил... Понимаешь ли какая штука, старина, дело ведь не во внешности их даже. Дело в чём-то еле уловимом. Одно можно сказать точно – тебя цепляло. Вот у меня была девчонка, она офигенно топала ножкой, когда сердилась. Ты не представляешь, как я от этого балдел. Она стоя бочком, выпячивая попку – у неё была офигительная попка – вряд ли сейчас такая же... так вот – она топала ножкой. Она делала это естественно, это просто была привычка. Но как же я балдел от этого.
Знаешь, старина, они всё время ищут какой-то рецепт сексуальности, притягательности для мужчин. Думают, что жеманство или макияж яркий – это подспорье. А ты вот теперь смотришь на них взглядом пресыщенного самца и чувствуешь себя старпёром. Не старпёр ещё, далеко не старпёр, но блин... где те эмоции, когда ты пацаном целовал любимую девчонку у подъезда?
Ты не думай, что всё это нельзя повторить. Можно. Это каждый раз происходит, когда влюбляешься. Даже если женщине давно за тридцать, да и за пятьдесят, думаю. И тебе давно за тридцать, в том-то и суть. Она всё равно для тебя девчонка. Просто это такая романтика, которая бывает лишь однажды. Однажды не в жизни, а однажды с одним человеком. Повторить с тем же самым человеком можно, если вы встречаться стали лет через пять-десять после расставания и не общались практически эти годы, так созванивались изредка с праздниками поздравить. А так... Неа. Один раз с одной женщиной. У вас потом может быть очень много романтики, но она другая. Другая. Вкус не тот. Другой вкус.
Оскар Уальд как-то сказал, что “красота – в глазах смотрящего”. Значительная часть женской сексуальности – это просто твоя призма. Дело в познании женщины. В этом трепетном познании любимой женщины, старина. А если ещё точнее, то женщины, в которую ты влюблён.
Проходят, летят годы, ты уже не торт. Ты уже несколько другой, более опытный, более жёсткий, более серьёзный. Ты теперь иначе смотришь на многие вещи. Ты видишь пацанов влюблённых, что с девчонками в обнимку целуются в автобусах, никого не стесняясь и не чувствуешь того же. Понять понимаешь, а чувства иные. Просто какой-то пацан закрыл глаза и, пожалуй, глупо выглядит. Наверное, им сейчас хорошо.
Ты вот что. Ты, как дослушаешь меня, подойди к жене, возьми за руку и отведи туда, где у вас музыка играет обычно. Включи вашу песню. Обними её за талию, а если она начнёт хихикать или говорить что-либо, прижми нежно к её губам палец и скажи “тшшшш...”
«Время идет не совсем так, как думаешь» — так начинается повествование шведской писательницы и журналистки, лауреата Августовской премии за лучший нон-фикшн (2011) и премии им. Рышарда Капущинского за лучший литературный репортаж (2013) Элисабет Осбринк. В своей биографии 1947 года, — года, в который началось восстановление послевоенной Европы, колонии получили независимость, а женщины эмансипировались, были также заложены основы холодной войны и взведены мины медленного действия на Ближнем востоке, — Осбринк перемежает цитаты из прессы и опубликованных источников, устные воспоминания и интервью с мастерски выстроенной лирической речью рассказчика, то беспристрастного наблюдателя, то участливого собеседника.
«Родина!.. Пожалуй, самое трудное в минувшей войне выпало на долю твоих матерей». Эти слова Зинаиды Трофимовны Главан в самой полной мере относятся к ней самой, отдавшей обоих своих сыновей за освобождение Родины. Книга рассказывает о детстве и юности Бориса Главана, о делах и гибели молодогвардейцев — так, как они сохранились в памяти матери.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Поразительный по откровенности дневник нидерландского врача-геронтолога, философа и писателя Берта Кейзера, прослеживающий последний этап жизни пациентов дома милосердия, объединяющего клинику, дом престарелых и хоспис. Пронзительный реализм превращает читателя в соучастника всего, что происходит с персонажами книги. Судьбы людей складываются в мозаику ярких, глубоких художественных образов. Книга всесторонне и убедительно раскрывает физический и духовный подвиг врача, не оставляющего людей наедине со страданием; его самоотверженность в душевной поддержке неизлечимо больных, выбирающих порой добровольный уход из жизни (в Нидерландах легализована эвтаназия)
Автор этой документальной книги — не просто талантливый литератор, но и необычный человек. Он был осужден в Армении к смертной казни, которая заменена на пожизненное заключение. Читатель сможет познакомиться с исповедью человека, который, будучи в столь безнадежной ситуации, оказался способен не только на достойное мироощущение и духовный рост, но и на тшуву (так в иудаизме называется возврат к религиозной традиции, к вере предков). Книга рассказывает только о действительных событиях, в ней ничего не выдумано.
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.