Рассказы - [6]

Сияние снежного дня. Рассказ-мениппея

Федор Андрианович:

В начале 1943 года, примерно в марте месяце, нас, небольшую группу пленных, привезли в польский концлагерь Крушино. Там я и познакомился с Христофором Николаевичем, или попросту с Форе, как все его называли. Впрочем, я обращался к нему по имени-отчеству, и ему это нравилось.

Сам он также величал меня Федором Андриановичем.

Когда попадаешь в плен и делишь одну судьбу, быстро находишь общий язык, то же произошло и с нами…

О неслыханном зверстве оберштурмфюрера Фалькенштейна — начальника концентрационного лагеря ходили легенды, о чем нас, «новобранцев», сразу же предупредили пленные-старожилы.

Оберштурмфюрер Ганс фон Фалькенштейн служил в полку морских пехотинцев. В одной из пьяных бесед с офицерами он случайно обмолвился о фюрере, дескать, погубит нас этот фанатик — и очутился в Польше в качестве начальника концлагеря. Видимо, это его и бесило.

Словом, как-то утром нас, как обычно, вывели на работу, и немецкие овчарки вдруг подняли лай, а стража спешно начала поправлять форму.

Вскоре из-за барака появился высокий немецкий офицер, ведя на поводке примерно трехмесячного черного дога немецкой породы. Щенок весело вилял длинным хвостом и путался в ногах у идущих следом двух офицеров и трех вооруженных автоматами солдат личной охраны. Христофор Николаевич шепнул мне: «Говорят, у Гитлера такие же доги». «На кой они ему?» — поинтересовался я. — «Подражает Бисмарку, тот любил эту породу».

Оберштурмфюрер внимательно проверял нашу работу — мы копали рвы.

Он довольно долго прохаживался туда и обратно, кого вытянул плеткой, кому пригрозил расстрелом.

Мы с Христофором Николаевичем работали рядышком и, когда он приблизился к нам, оба невольно побледнели.

Фалькенштейн будто нарочно остановился перед Христофором Николаевичем, возможно, его внимание привлекла отросшая борода.

«Откуда родом?» — спросил начальник лагеря.

«Нездешний я», — ответил Христофор Николаевич и погладил по голове дога, опершегося лапой о его колено.

«Значит, нездешний?!» — зло усмехнулся офицер и вдруг как заорет: «Оставь собаку и на колени!»

Наклонившийся, чтобы погладить дога, Христофор Николаевич выпрямился и словно застыл на месте. Лишь глаза его в упор смотрели на немца. Мне показалось, это длилось вечность — поединок взглядов.

Затем начальник лагеря схватился за кнут, взмахнул им и тот, со свистом прорезав воздух, хлестнул Христофора Николаевича.

Испуганная Фрида прижалась к ногам хозяина и заскулила.

Я еще не успел осознать, что Христофор Николаевич даже не шевельнулся, как тот размахнулся и залепил своей богатырской рукой такую оплеуху начальнику лагеря, что тот сначала выронил в яму кнут, а затем рухнул на свежевскопанную землю.

Все стояли словно зачарованные, смотрели на поднявшего лай щенка и даже думать боялись, что за этим последует.

У одного из офицеров сопровождения выступила на виске капля пота, скатилась и упала на руку, сжимавшую «вальтер».

Начальник лагеря с трудом поднялся, из носу шла кровь. Сопровождавший его офицер протянул свой платок.

«Что это?! — заорал он на подчиненного и бросил платок ему в лицо. — Подать мне кнут!».

Второй офицер спрыгнул в яму и отыскал кнут.

Между тем начальник лагеря достал свой платок, утер кровь и приказал автоматчикам отойти назад. Взбешенный, взглянул он на пленного, и дрожавшая от гнева, тянувшаяся к «парабеллуму» его рука застыла на полпути — Христофор Николаевич простодушно улыбался ему. Затем поднял Фриду на руки, и та перестала лаять, он приласкал, поцеловал ее и опустил на землю.

Тогда я впервые увидел и почувствовал, как может безоружный человек одолеть вооруженного до зубов начальника лагеря.

«А он настоящий молодец, смельчак!» — сказал мне той ночью Христофор Николаевич, когда мы легли спать.

Сначала я не понял, и лишь потом до меня дошло, что расстрелять безоружного пленного за оплеуху значило для начальника лагеря оберштурмфюрера Ганса фон Фалькенштейна расписаться в собственной трусости. Как-никак он был барон, а не какой-нибудь там самозваный Лжедмитрий.

Должен вам сказать, победа, одержанная советскими войсками в 1943 году под Сталинградом и на Курской дуге, нанесла сильный удар по странам фашистского блока.

Бенито Муссолини понял — конец близок. Желая спасти свою шкуру, он встретился с Адольфом Гитлером, чтобы получить разрешение вывести Италию из Второй мировой войны, но получил категорический отказ. Мало того, фюрер потребовал активизировать военные действия на фронте.

Вернувшись в Италию, Муссолини был вынужден явиться на Большой фашистский совет, который 24 июля 1943 года большинством голосов — девятнадцать против семи — принял резолюцию о его отставке.

После того как союзники высадились на Сицилии, а затем и в районе Неаполя, Италия в сентябре заключила перемирие, вышла из войны как союзница Германии и сама объявила ей войну.

В ответ на это немецкие соединения оккупировали северную и центральную части Апеннинского полуострова.

Был установлен строжайший оккупационный режим. Гражданские власти Северной Италии вынуждены были перейти в подчинение находящегося в Милане немецкого консула. Были запрещены всяческие собрания и забастовки. Население насильно угоняли на работу в Германию, бросали в концентрационные лагеря.