Рассказы майора Пронина (Сборник) - [14]

И тут я должен похвастаться. Подавил я в себе желание бумаги эти достать, а молочника арестовать. «А если он ни в чем не признается», — подумал я, и с мыслью этой не расстаюсь до сих пор, какое бы дело ни расследовал. Когда приходится иной раз читать или слышать, что следователь добился от преступника полного признания, так это значит, что следователю просто повезло. Надо уметь самому вопреки преступнику загадки разгадывать…

— Проснется мужик, поднимет шум, — спрашивает проводник, — как быть?

— А очень просто, — объясняю. — Неси мешок на прежнее место, как ни в чем не бывало. Будто попался мешок тебе на глаза и ты ему хозяина ищешь…

Так все и обошлось.

Верст пятидесяти не доезжая до Пскова, вылез мой молочник из поезда. Выскочил вслед за ним и я, и в сторону. Увидит меня, сразу поймет в чем дело. Оплошность я сделал, уехав один из Петрограда. Не могу за ним следовать. Посматриваю издали… Прошел он со своим мешком за станцию, подошел к каким-то саням, положил мешок, сам сел, и лошадь сразу тронулась с места. Видно, выезжали за ним на станцию.

Тут кинулся я на станцию, спрашиваю:

— Откуда эта лошадь? Во-он пошла!

— А это, — говорят, — Афанасьев из Соловьевки. Вам что, туда надо? Старик из Петрограда приехал. Масло возит продавать. Богатый мужик. Сын за ним приезжал. Они бы вас взяли…

— Да нет, — говорю, — лошадь больно хороша.

Прикинул я кое-что в уме, — не может быть такого невезенья, думаю, чтобы он последние бумаги вывез, — и уехал с первым же поездом обратно в Петроград.

Доложил Коврову о поездке.

— Что думаешь делать дальше? — спросил он меня. — Люди нужны?

— Как бы не спугнуть… Лучше пограничную часть предупредите, — попросил я. — Чтобы в случае чего мог я к ним обратиться…

Затем зашел к знакомому уже мне жильцу, попросил опять известить меня, когда масло привезут. Тот действительно очень аккуратно перед самыми святками позвонил мне, и я встретился с Афанасьевым уже как старый покупатель, купил масла и опять отнес его Железновым.

— Напрасно вы о нас так беспокоитесь, Иван Николаевич, — говорит Зинаида Павловна и смущается.

— Люди свои, сочтемся, — отвечаю. — Я вот в деревню ехать собираюсь, отпустите со мной Виктора? Чего ему каникулы в городе проводить?

— Да уж не знаю, как быть, — говорит Зинаида Павловна. — Я бы и отпустила, да ведь вы человек занятый, куда такая обуза?

— А он мне помогать будет, — шучу в ответ. — Пускай с жизнью знакомится.

Тут Виктор сам подходит ко мне и шепотом, чтобы мать не слышала, спрашивает:

— Дело?

— Да, — говорю.

— Все то же? — спрашивает.

— Да.

Бросился он к матери, обнимает ее, тормошит.

— Мамочка, дорогая! — кричит. — Отпусти меня с Иваном Николаевичем. Весь год буду потом лучше всех учиться! На недельку только… Отпусти, честное слово!

Отпустила Зинаида Павловна со мной сына, конечно, и мы в тот же день, не дожидаясь Афанасьева, выехали псковским поездом из Петрограда.

Взял я с собой ружье, лыжи… Охотники!

Виктор едет — ликует.

— Вырасту, тоже чекистом стану, — говорит.

— А вот мы это сейчас выясним, — отвечаю. — Что я делами занят — это естественно, но вот откуда ты взял, что я все одним и тем же делом занимаюсь?

— А очень просто, — говорит Виктор. — Носишь ты нам масло, и масло это какое-то не петроградское, вотя и решил, что ты все в одно место ездишь.

— Догадливый! — смеюсь я.

— А что мы там делать будем? — спрашивает Виктор.

— Где — «там»?

— А куда едем.

— Гулять, — говорю.

Смотрю — обиделся мальчишка, надулся как мышь на крупу.

— Ты чего? — спрашиваю.

— А может, ты меня в самом деле гулять везешь? — бурчит он. — Так я могу и один обратно вернуться.

— Ладно, спи, чекист, — говорю ему. — Там будет видно. Утро вечера мудренее.

Вылезли мы с ним где надо, наняли лошадь, поехали в Соловьевку, остановились у одного местного коммуниста, известного нам в Петрограде человека.

Предупредил я нашего хозяина:

— Говорите, что приехал к вам в гости родственник с братом.

Даю Виктору лыжи.

— Гуляй, — говорю.

— А дело? — спрашивает он.

— Гуляй, — повторяю, — и никаких вопросов.

— Да что ты, смеешься, что ли, надо мной? — возражает Виктор. — Я бы, может, не поехал гулять!

Рассердился я даже на него.

— Сказано — гуляй, и гуляй. Будешь еще у меня рассуждать! Я серьезно говорю: это тебе военное задание. Гуляй, и вся недолга!

Заметил или нет раздражение в моем голосе Виктор — не знаю, только больше пререкаться не стал, забрал лыжи и отправился на улицу.

На другой день спрашиваю хозяина:

— Афанасьев приехал?

— Недавно, — говорит тот. — Сын за ним ездил.

— Кликните-ка сюда моего мальчишку, — прошу. — И как-нибудь ненароком покажите ему Афанасьева.

Явился Виктор.

— Вот, — говорю, — тебе и поручение. Покажут тебе одного человека. Так твоя обязанность последить — не уйдет ли он куда-нибудь из деревни. Только смотри, около его избы не околачивайся. Гулять будешь, понятно?

Вечером пришел Виктор — ничего не приметил. На ночь я пошел бродить у околицы — тоже напрасно. Утром опять Виктор меня сменил…

Вскоре прибежал запыхавшийся, еле отдышался.

— Ушли! — говорит. — Пошел с ружьем, с собакой, с каким-то парнем. В лес. Идем-ка…

— А это вы напрасно тревожились, — говорит хозяин. — Это он с сыном белку бить ходит. За ними и следить не надо. Зимой Афанасьев или в Петроград ездит, или по белку ходит, только и всего. Охотники они с сыном не ахти какие, а все-таки на воротник да на шапку набьют зверя за зиму.