Рассказы - [12]

Шесть дней я вел себя примерно. «Примерно» — не то слово. Я был мужчина из мечты. Я был взрывчато весел, остроумен и прост. Я настаивал на том, чтобы в каждый ее ланч мы отправлялись бы ланчевать в новый ресторан. Обедать мы также отправлялись в рестораны, и, хотя Джули время от времени смущенно указывала мне на то, что я трачу слишком много денег, я, энергичный, шумный и светский, загорелый, в белом пиджаке и белых туфлях, — «парижская штучка», как выражались старые русские писатели, медленно, но наверняка шесть дней и ночей разъедал волю суровой протестантки.

Опасный писатель, аморальный вертлявый типчик из Европы, зараза с парижских тротуаров, вдруг повернулся, окрутился вокруг себя и превратился в соседского парня, с которым пьют пиво, сидя на ступеньках крыльца, или переговариваются через хорошо подстриженные кусты, разделяющие два калифорнийских или висконсинских дома. Я старался быть простым и понятным.

Когда на третий день нашей совместной жизни она, зашнуровывая сникерс, объявила, что отправляется бегать, я тотчас же, собравшись радостно, взялся бежать с нею, хотя до этого ни разу в жизни не бегал, и в апреле в Париже перенес операцию сосудов на правой ноге, а на левой у меня до сих пор смещена коленная чашечка. Я не только бодро и энергично пробежал с ней несколько миль по красивейшей дороге, по самому берегу океана, но после пробега вдруг оказалось, что она обычно бегала намного медленнее, чем со мной. Когда мы оба, обливаясь потом, закончили наш пробег у окрашенной в ядовито-желтый цвет водоколонки, я, взглянув на физиономию моей новой подружки, понял, что совершил необыкновенно верный ход. Мои акции подпрыгнули сразу на несколько пунктов. Писатель из Парижа оказался не избалованным педерастом, а настоящим мужчиной. Джули даже вдруг поймала меня за руку и дружески сжала ее. Так мы и шли домой, взявшись за руки, отдуваясь и весело разговаривая. И весь обратный путь среди дюн и сосен я ловил на себе ее взгляд, выражающий ласковое уважение. И удивление.

В первый раз в моей жизни у меня было достаточно денег на все лето. Я продал издательству «Альбан-Мишель» в Париже «Дневник неудачника» и мог позволить себе жить на 1000 франков в неделю. Невероятное достижение для только что вырвавшегося в писатели интернационального траблмэйкера. Бюрократу, преспокойно получающему 100 тысяч долларов в год, не понять моего тогдашнего приподнятого настроения.

На пятый день я поехал вместе со своим другом-писателем и его женой смотреть себе квартиру. Я решил остаться в городке, таком мирном, полном ушедших на пенсию военных и бизнесменов или их вдов, сосен, можжевельника, запрещенных к уничтожению тюленей в океане, оленей на улицах, пышных мексиканских кустарников с огромными цветами и каких-то зверюшек из породы полусусликов-полубелок, разрывших своими норами все побережье. Я хотел остаться и пожить здесь некоторое время и днем ходить к океану и лежать на скалах или, имитируя чужое детство, выковыривать крабов из расселин.

Выяснилось, что квартира, в которой мне придется жить, находится под самой крышей, и посему там, естественно, было очень жарко, несмотря на уверение хозяйки, что прежний ее жилец забыл выключить батарею отопления. Кроме того, хозяйка хотела иметь секьюрити — деньги за два месяца вперед, плюс еще деньги за что-то, что я предположительно могу испортить в ее доме. Мне суммы, упоминаемые ею, совсем не подходили, так же как и температура под крышей. Я выпил вина с приятелями, после чего они отправились, дружная спортивная пара, играть в теннис, а я, побродив немного у океана, вернулся в свое временное пристанище.

Учительница моя еще не пришла из школы, потому я от нечего делать углубился с опаской в одну из ее Библий. Из библейских, персонажей меня больше всех интересовали, естественно, блудницы, и я всерьез занялся изучением истории Марии Магдалины. За чтением Библии и настала меня Джули. И я предполагаю, что это был второй вернейший удар по ее добродетели. Она увидела, что я не безнадежен и еще, может быть, не поздно, спасти мою душу. Что может быть благороднее — спасти чью-то душу. Особенно такую трудную душу, как моя. На следующий день Джули починила цепочку на моем крестике, и, до того бессмысленно возимый мною пять лет в чемодане, он опять появился на моей груди.

Я забыл объявить, что я, конечно же, предложил ей заняться любовью в первую же ночь, проведенную мною в ее доме. Она тогда испугалась, а я понял и не настаивал. Джули поняла, что я понял, и, очевидно, потому что была в тот период очень одинока, пробормотала нечто смущенное о том, что слишком мало меня знает, совсем не знает, оставив все-таки мужчине (мне) надежду. И себе, как я понимаю, тоже. «Кто знает, — очевидно, подумала она, — вдруг эта личность окажется не так плоха, как мне говорили». Тогда я все-таки извинился перед Джули, сказав, что, конечно, злые люди и жизнь приучили меня к этой нехорошей привычке сразу же звать девушек в постель, а вообще-то я хороший.

Все шесть дней я стоял на голове в буквальном смысле этого слова. Каждое мое действие, каждая сказанная мною фраза были направлены на то, чтобы покорить сердце и добиться тела моей благородной квартирной хозяйки.