Рассказы - [2]

И пускай домашние услышат, как она добрела по узкой тропинке вдоль железнодорожного полотна до маленькой станции, там поменяла в банке на привокзальной площади деньги и купила билет на пригородный поезд, а позднее на экспресс «интерсити» до Гамбурга — теперь уже она никого и ничего не боялась. В купе к ней набились подгулявшие по случаю демобилизации солдаты с тросточками в руках и разноцветными лентами на соломенных шляпах. Вскоре под окном взгромоздилась горка жестяных банок из-под пива. Старались переорать друг друга несколько транзисторов, настроенных на разные волны. Добрица боялась, что обидит солдат, если уйдет из купе; она взяла предложенный кусок колбасы, глотнула пива.

8 ответ на все расспросы она лишь качала головой и показывала словарик.

Один за другим попутчики уходили из вагона, громко прощаясь и пошатываясь; оставшиеся в купе двое солдат запели тихими, неуверенными голосами; Добрица поняла, что это они поют для нее, и ответила им своей песней. Ах, сестренка, ты всегда была приветлива той особой приветливостью, которой не нужны слова.

Любой из нас если прибудет в чужой город запоздно, то сначала позаботится о ночлеге, потом выспится хорошенько, а уж утречком пойдет по своим делам. Любой-то любой, только не Добрица. С письмом в руке слонялась она по темному вокзалу и до тех пор останавливала прохожих, пока один из них не сжалился и не отвел ее на перрон, от которого шла городская электричка на Баренфельд. Было уже часов десять, когда она доехала до места, народу сошло на станции совсем немного, дул ветер, моросил дождик, зато первой же женщине, которой Добрица протянула письмо, оказалась знакома улица, написанная на конверте, им даже было по пути. Женщина довела ее до двухэтажного дома, в окнах которого горел свет, толкнула кованую садовую калитку, пропустила Добрицу, а сама пошла дальше. Лишь после нескольких настойчивых звонков в доме что-то зашевелилось, послышалось шарканье ног, наконец, дверь отворилась, и перед Добрицей появился отец Ахима, одетый в мешковатую пижаму толстяк с бугристым лбом. Он недоверчиво обвел ее глазами, не обращая внимания на письмо, протянутое Добрицей вроде визитки. Поверх ее плеча он вперился в палисадник, будто выискивал того, кто подослал к порогу девчонку, а сам затаился в темноте. Добрица назвалась сама и назвала имя Ахима, затем с грехом пополам сложила несколько слов, чтобы объяснить толстяку, откуда она приехала и что ей надо срочно повидать Ахима; он лишь слушал ее, да и то с таким видом, будто вот-вот захлопнет дверь. Но тут на пороге возникла седая женщина, она молча отстранила мужа, испытующе оглядела Добрицу — видно, письмо и плетеный сундучок послужили ей достаточным объяснением — и пригласила запоздалую гостью в дом. Со стола убрали целую кипу кроссвордов. Подали чай с ромом. Толстяка, казалось, интересовало лишь одно — из чего сплетен сундучок, а заодно он рассматривал и сумочку из козьей кожи с бахромой, зато его жена тем временем ловко и доброжелательно расспрашивала Добрицу о ее семье и о знакомстве с Ахимом.

Поверь, сестренка, мне ли не ведать боли, когда не хватает слов, чтобы выразить то, что думаешь, чувствуешь и о чем хочешь сказать. Словарик выручил даже больше, чем можно было ожидать; самое главное они выяснили. Мать Ахима впервые услышала о случившейся прошлым летом аварии и о том, кто помог Ахиму, о новой встрече на пляже, о покусавших Ахима диких пчелах и о том, как Добрица лечила его мазями. Узнала мать о поездке на остров, пикнике и о данном обещании, только вот про сломанную ложку, скрепившую то обещание, она ничего толком не поняла.

В свою очередь, Добрица узнала, что Ахим от родителей съехал, он слишком ценит свою независимость и живет теперь один в высотном доме; вечернюю школу он бросил, потому что спозаранок должен приезжать на цветочный рынок, где им арендован фургончик.

Хотя словесный мостик был очень узким, однако Добрица почувствовала, что мать сильно переживает за сына. Старик давно ушел спать, а они все сидели и расспрашивали друг друга. Переночевала Добрица в бывшей комнате Ахима, на его кушетке.

Когда же назавтра, примерно в полдень, Добрица предстала перед Ахимом, ей почудилось, будто какое-то мгновение он глядел на нее, гадая, откуда ему знакомо ее лицо; во всяком случае от нее не укрылось его короткое замешательство, и то, что он не сразу признал ее, причинило ей боль; она назвала себя, он тут же рассмеялся, подхватил ее на руки и перенес через порог квартиры. Увидев, что она подняла его с постели и он, видимо, еще не пришел в себя спросонок, Добрица тотчас все ему простила. А Ахим пригласил ее осмотреть квартиру, или, как он выразился, «мои хоромы». Странное дело, такому здоровенному парню нравилась хрупкая мебель; на стенах висели только картины с натюрмортами из цветов; из высокого окна девятого этажа Добрице открылся чудесный вид на крыши Гамбурга. Встречу они отпраздновали ореховым тортом и красным вином; на ней по-прежнему было платье с алыми маками, на нем — серо-белые кроссовки и черная майка. Он снова и снова заставлял ее пересказывать дорожные приключения, и надо же — у нее получалось это даже без словарика Ей казалось, что она не вправе задавать ему вопросы, а потому не поинтересовалась ни его учебой, ни работой.