— Что вы не подтянете этих шельмецов? — не раз говорил Антону Антоновичу смотритель училища.
— А зачем их подтягивать? — спрашивал Антон Антонович и глядел на смотрителя загадочно.
— Как зачем? Известно, для порядка!
— А зачем порядок? — И взгляд Антона Антоновича становился еще загадочней.
Смотритель боялся этого взгляда, потому что знал, что вслед за тем Антон Антонович начнет "философствовать". И действительно, как ни уклонялся смотритель от дальнейшей беседы, Антон Антонович заступал ему дорогу и начинал:
— Нет, позвольте-с, зачем порядок? Уверены ли вы, что порядок, который вы поддерживаете, педагогичен? Можете ли утверждать, что вся современная педагогия рациональна? А что, если она ни к черту не годится? Лев Толстой, например, в своей школе, в Ясной Поляне, не признавал ровно никакой дисциплины…
Смотритель спешил удалиться.
Антон Антонович был философ. "Жизнь есть игра вещей", — часто говаривал Антон Антонович. Сделает ли он оплошность по службе, обсчитает ли его кухарка, потерпит ли он неудачу в ухаживании за прекрасным полом — все это была "игра вещей". А Антон Антонович стоял в средине, забавляясь игрою вещей, и даже отчасти управлял ею. Чаще всего забавляли Антона Антоновича кокетливые уездные дамы и девицы.
— А знаете ли, Антон Антонович, ведь такая-то здорово в вас влюблена! — говорил ему какой-нибудь уездный мистификатор.
— Знаю-с, — невозмутимо отвечал он.
— А почему вы знаете?
— По разным тонкостям. — И Антон Антонович уже был готов пуститься в эти тонкости.
— Ладно, ладно, — спешил остановить его уездный мистификатор, побаивавшийся, как и весь остальной город, его "философий". — Ладно. Смотрите же действуйте.
К дамам и девицам Антон Антонович был очень неравнодушен: тут и философия не помогала, — и Антон Антонович сейчас же начинал "действовать". Если это была дама, он назначал ей свидание; девице он делал предложение. И дамы и девицы отвечали отказом.
— Ну что, каковы дела с такою-то? — спрашивал мистификатор, конечно знавший о неудаче.
— В порядке, — невозмутимо отвечал Антон Антонович. — Я сделал предложение, а она, как я предвидел, струсила и его не приняла.
— Да неужто струсила?
— Смертельно. У северных женщин нет темперамента. Другое дело — южные женщины. Эти настоящие!
— Так вам бы на юг, в Африку.
— При первой возможности.
В ожидании возможности отправиться в страну настоящих женщин Антон Антонович о них мечтал, и в этих мечтах проходило почти все его время. Сидел ли он в классе, он не замечал шума школьников, потому что пред его умственными взорами носилась настоящая женщина. Гулял ли он по бульвару, где в будке продавала сельтерскую воду девица в красном платье, он почти ждал, что вот-вот девица в красном платье невидимой силой будет извержена из будки и вместо нее сельтерскую воду станет продавать настоящая женщина. Читал ли он в "Гроше" любовные романы, он относился к героиням этих романов с презрением, потому что они были ничто в сравнении с его идеалом настоящей женщины. И в своем уездном городе Антон Антонович искал настоящую женщину, но все, с которыми ему случалось сталкиваться, оказывались не настоящими: одни не решались пойти на свидание, другие боялись принять предложение. Антон Антонович смотрел на эту "игру вещей" и ждал.
Итак, Антон Антонович пробежал последнюю страницу "Гроша" и широко раскрыл глаза, а на лице его отразилось некоторое волнение. Впрочем, это продолжалось только секунду, и уже в следующее мгновение он снова был философски спокоен. Он вынул из комода свой единственный выигрышный билет, сличил его номер с цифрами на четвертой странице "Гроша", убедился, что выиграл двадцать пять тысяч, положил билет в бумажник, напился чаю, минуту помедлил — образ настоящей женщины возник в его воображении с особенной ясностью — и в урочное время направился в училище.
— Ну что, батенька, двести тысяч выиграли? — спросил Антона Антоновича смотритель, всех встречавший этим вопросом в те дни, когда "Грош" приносил таблицу выигрышей.
— Выиграл, но не двести, а двадцать пять тысяч, — невозмутимо ответил Антон Антонович.
— Врете! — не сдержавшись, сказал смотритель.
Антон Антонович пожал плечами, вынул бумажник и бросил на стол билет. Руки смотрителя против его воли сделали движение положить билет в карман, так что их хозяин принужден был отправить их за спину. Смотритель опустился на стул и долго с глубоким чувством смотрел на Антона Антоновича.
— И вы так спокойны! Вот… вот Муций Сцевола![10] — воскликнул наконец смотритель.
— Я это предвидел.
— Предвидели? Ну да, да!
— Теория вероятностей все может предвидеть.
— Голубчик, вы и теорию вероятностей знаете? Ну да, конечно!..
— Положим, не знаю…
— Ну да! Ну да!..
— Положим, не знаю; но раз теория вероятностей все может предвидеть, то неожиданного не существует…
— Голубчик, верно!
— Ничему не следует удивляться, и всего можно ожидать.
— Так-то оно так, но я никак не ожидал, чтобы такое счастье свалилось эдакому… эдакой… Я хочу сказать, такому…
Смотритель смешался. Антон Антонович безмятежно повернулся и пошел в класс.
— Такому философу! — прокричал ему вслед смотритель и погрозил кулаком.
