Рассказы - [6]

— Где спать будешь?

— Мне и здесь хорошо.

— Здесь нельзя, ты лучше ступай за мной. Гляди, там внизу, где белая труба над вербами, стоит пустая Хаджийская мельница. Думала я сегодня и решила, что там тебе будет хорошо. Вишь, утром дождик шел. Промокнешь — где станешь кости сушить?

Талей повернулся к бабке:

— У меня кожа дубленая. Но раз говоришь, что можно…

И пошел вслед за Тишей по холодному песку вдоль реки. Они прошли кусты гибкой ивы, из которой орличане плели корзины для винограда и коробы для соломы. Подошли к мельнице. Бабка Тиша остановила слепого.

— Напротив — слышишь? — вон под той разлатой грушей течет вода, захочешь пить — там и напьешься. А вот тут жернов лежит; когда встанешь рано, садись на него, грейся на солнышке. А теперь идем, покажу тебе горницу.

Когда они вошли в дом, Талей начал ощупывать давно не беленые облупившиеся стены.

— Ты на стены не смотри, — сказала старуха, — здесь тепло, зимой сам увидишь, как огонь разведешь. Постой, вот я тебе половичок принесу, есть у меня половичок. Ветхий, а все послужит. Другого нету, стара я уже, ткать не могу.

И зажил Талей в пустой мельнице. Ночью спал под бабкиным половиком, а днем сидел под кривой ивой с аистовым гнездом и играл, обняв свою гыдулку. Рука слепого, столь искусно водившая смычком по струнам, никогда не протягивалась за милостыней. Но если по утрам иной орличанин, выходя в поле, отламывал горбушку от свежего каравая, завернутого хозяйкой в пестрое полотенце, и клал перед слепым, тот брал хлеб. Если вечером жнецы приносили ему мягких спелых груш или желтых персиков — он съедал сочные плоды. Мало-помалу орличане свыклись со слепым, приняли его песню и каждый день уносили ее с собой в поле как благодарность. А Талей уже знал и людей, и телеги, и скотину — по шагам, по голосам, по колокольцам. Он узнал, кого как зовут, и когда вечером люди возвращались с поля и говорили «Добрый вечер, Талей!» он отвечал им по именам. Таков был этот слепой. Люди шутили с ним, иные строили насмешки, но он не обижался.

Первым же летом, после петровок, когда на широком спелом поле на каждой ниве как желтые куропатки расселись снопы, орличане начали лазить в кошельки и опускали монету — другую в горло гыдулки. И снова в душе слепого ожила тоска по самой милой сердцу женщине, которую он потерял в темноте.

…Был он очень мал. Жил с матерью на самой окраине села. Каждый день она уходила работать на чужих людей, а сына оставляла дома. Но однажды летним утром она ушла, а вечером не вернулась. Маленький слепой мальчик ждал до полуночи, прислушивался к дыханию людей и животных, прижимался ухом к земле, чтобы уловить ее шаги — и не услышал их. Тогда, оледенев от страха, он выскочил из дома, протянул руки перед собой и стал ощупывать темноту. Он не мог увидеть, куда она пропала, потому что у него не было глаз!

Девять лет ходил Талей по селам, расспрашивал людей и камни, птиц и деревья на бесконечной дороге; никто не знал, куда она девалась. Тогда слепой вернулся в ветхий домишко, снял со стены ореховую отцовскую гыдулку и пошел с ней по свету, распевая свои бесхитростные песни, и забыл про мать.

И только когда зазвенели серебряные монетки в гыдулке, ожила старая его печаль и захотелось ему, чтобы его обняли мягкие материнские руки. Прошлой весной бабка Тиша ходила встречать ягнят, чтобы не забредали в чужие дворы; так она ему сказала: хоть так, хоть этак, но надо накопить денег. Говорят, что где-то в чужой земле есть родничок со зрячей водой. Кто из него умоется — зрячим станет. Родничок тот далеко, на краю света. Пешком туда не дойдешь. Вот собрал бы он деньжат, тогда купил бы себе коня, а то и билет на железную дорогу… А когда прозреет, обойдет всю землю и отыщет мать…

Каждое воскресенье ночью слепой уходил в поле и хоронил собранные деньги под камнем. Иногда он всю ночь сидел над кучкой монет, перебирая их в пальцах, считал и пересчитывал. Они согревали ему душу. И не раз, пересыпая деньги с ладони на ладонь, он чувствовал, как у плеча его дышит молодой конь, готовый к дальней дороге.

Так прошло четыре лета.

На пятое земля родила небывалый урожай. В поле колос гнулся от зерна, ломались от плодов ветки яблонь и груш, на полянах блеяли ягнята, а во дворах толкалась птица. Повеселели орличане, но оказалось, что не к добру. Однажды вечером, дня за два до жатвы, выпал невиданный град и побил весь хлеб до последнего зерна. Когда страшная туча загремела над самым селом, Талей ушел под мост и долго слушал, как падают с неба орехи, но не понял, что произошло. Туча быстро улетела прочь, засияло благодатное солнце. Оно нежно ласкало израненную землю, и слепой, согретый неведомой радостью, достал свою гыдулку и провел смычком по струнам, которые только что сами гудели, отзываясь на грохот тучи. Вокруг была пустошь. Нивы, еще утром желтые нивы, сейчас лежали черные, будто вспаханные. Будто их оставили под пар. Хлеба не стало. Но Талей этого не видел.

Он заиграл веселую песню и прислушался, — не захлопают ли крыльями аистята. Но те молчали. На мост вступил один орличанин. Человек торопился к побитому полю, качал на ходу головой и что-то говорил сам себе. Услышав Талееву гыдулку, он подскочил к слепому как ужаленный и замахал руками.