Рассказы из далекого прошлого - [60]

Адамъ Казиміровичъ внезапно смялъ газету и бѣшено кинулъ ее на полъ. Лицо его перекосилось отъ гнѣва.

Испуганная Наташа воскликнула:

— Что съ вами? Вы забылись!

IV.

Кочубовскій очнулся отъ давящаго его кошмара. Онъ провелъ рукой по мокрому лбу, силился улыбнуться и кротко проговорилъ:

— Простите меня. Я полякъ. Можно ли мнѣ хладнокровно читать оскорбленія, наносимыя моему отечеству писателемъ, котораго такъ чтутъ ваши консерваторы? Катковъ! Не мы одни, поляки, его ненавидимъ, его ненавидятъ и русскіе либералы.

Офицеръ торопливо поднялъ брошенныя на полъ Московскія Вѣдомости, а Наташа спросила его:

— Покажите мнѣ, что вы обиднаго прочли у Каткова?

Адамъ Казиміровичъ молча указалъ на передовую статью.

Княжна помѣстилась въ креслѣ, на которомъ сидѣла ея мать, и принялась за чтеніе Вѣдомостей. Кочубовскій ходилъ по комнатѣ въ тяжеломъ раздумьѣ. Вошедшая въ диванную Прасковья Яковлевна посмотрѣла на дочь, на офицера и подумала: «ужъ не сдѣлалъ ли онъ предложеніе?»

Увлеченная статьей, Наташа изрѣдка кивала головкой.

— Ничего нѣтъ обиднаго! Катковъ долженъ такъ писать. Навѣрно и ваши поляки, не стѣсняясь, высказываются о Россіи! Я не читаю иностранныхъ газетъ, но убѣждена въ этомъ.

Княгиня съ удивленіемъ слушала дочь. Она никогда не разсуждала съ нею на политическія темы, а потому замѣтила:

— О чемъ ты такъ горячо говоришь, Наташа?

— Ахъ, мамочка, Адамъ Казиміровичъ сейчасъ прочелъ статью Каткова о Польшѣ и разсердился на рѣзкость его мнѣній.

Княгиня молчала, а Кочубовскій мигомъ оцѣнилъ деликатный отвѣтъ Наташи и находился подъ обаяніемъ ея прекрасной души. Адамъ Казиміровичъ готовъ былъ забыть свою «ойчизну» и только желалъ, чтобы она не уходила отъ него, свѣтила ему, согрѣвала его.

Вошелъ лакей съ докладомъ:

— Кушать готово. Генералъ изволили выйти изъ кабинета.

Княгиня сказала:

— Дайте мнѣ вашу руку, мосье Кочубовскій.

Офицеръ, какъ школьникъ, повиновался.

V.

Посрединѣ столовой, отдѣланной дубомъ и увѣшанной картинами съ охотничьими сценами, находился круглый столъ, накрытый на шесть приборовъ. Генералъ стоялъ у дверей возлѣ широкаго корридора и разговаривалъ съ господиномъ среднихъ лѣтъ, одѣтымъ въ темно-синій пиджакъ, съ чернымъ галстукомъ на шеѣ. Лицо господина было некрасиво и нервно передергивалось. Глаза его, прикрытые золотыми очками, безпрестанно пялились впередъ, точно впивались въ говорившаго. Незнакомецъ произносилъ рѣчь скороговоркой, не слушая собесѣдника. Онъ возвышалъ голосъ, не обращая вниманія на присутствующихъ. Это былъ Левъ Львовичъ Драницынъ, богатый мѣстный помѣщикъ, только-что вернувшійся на короткій срокъ во-свояси изъ Парижа. Онъ окончилъ курсъ нѣсколько лѣтъ тому назадъ въ Геттингенскомъ университетѣ, былъ усерднымъ поклонникомъ Фейербаха и другомъ Лассаля. Драницынъ имѣлъ жену и двухъ мальчиковъ, жившихъ постоянно за границей, читалъ запоемъ книги, бѣгло просматривалъ иностранныя газеты и торопился облагодѣтельствовать Россію прогрессивными учрежденіями, которыми давно пользовалась Западная Европа. Левъ Львовичъ приходился роднымъ племянникомъ Прасковьѣ Яковлевнѣ, сердился, видя въ ея рукахъ Московскія Вѣдомости, и увѣрялъ, что они накличатъ на наше отечество нашествіе чуть ли не всѣхъ свободомыслящихъ государствъ. И теперь Драницынъ пугалъ генерала разсказами о томъ, что Наполеонъ III непремѣнно объявитъ намъ войну за Польшу и вынудитъ насъ дать ей отдѣльную конституцію. Старикъ Опочиньевъ терпѣливо слушалъ горячую болтовню племянника, но когда въ концѣ столовой показалась его жена, дочь и Кочубовскій, онъ воскликнулъ:

— Это ты, братецъ, ужъ врешь! Этому не бывать!

Драницынъ подошелъ къ теткѣ и поцѣловалъ у нея руку. Княгиня ласково спросила:

— Когда же это ты, Левъ, пріѣхалъ?

— Я прямо изъ города. Погода прекрасная, версты за двѣ до васъ я вышелъ изъ экипажа и шелъ до Дарьина пѣшкомъ. Чудо, какъ хорошо въ лѣсу! Прохладно! Идешь и мечтаешь!

Адамъ Казиміровичъ и Драницынъ познакомились. Викторъ Никитичъ, не подавая вида, что вызвалъ самъ офицера, далъ ему по обыкновенію одинъ палецъ правой руки, но ласково проговорилъ:

— Ты, панъ, садись около меня, а то онъ уши мнѣ прожужжитъ.

Опочиньевъ указалъ гостю глазами на племянника.

Обѣдъ проходилъ весело. Левъ Львовичъ, любившій хорошо покушать, сообщалъ кучу новостей. Между прочимъ, онъ передалъ, что у польскаго военачальника, Лангевича, есть хорошенькій адъютантъ, въ которомъ всѣ заподозрѣваютъ женщину. Драницынъ разсказывалъ:

— Былъ такой случай. Въ кабинетъ Лангевича вошелъ безъ доклада за спѣшнымъ приказаніемъ какой-то генералъ, и попятился невольно назадъ. Лангевичъ держалъ на колѣняхъ своего адъютанта и съ увлеченіемъ его цѣловалъ.

Прасковья Яковлевна прервала племянника.

— Ты эти подробности могъ бы оставить про себя.

Къ ея удивленію, Кочубовскій вмѣшался въ разговоръ.

— Это не секретъ, замѣтилъ онъ. Адъютантомъ у Лангевича состоитъ г-жа Пустовойтова, знаменитая своею красотой.

— Вы тоже слѣдите за политикой?

— А почему вы присвоиваете себѣ исключительное на нее право?

— Гмъ! промычалъ эхидно Драницынъ. Къ пониманію политики нужно быть подготовленнымъ.

— А почему вы думаете, что я менѣе приготовленъ къ ея пониманію, чѣмъ вы?