Рассказы из далекого прошлого - [24]

Маркиза схватилась рукой за лобъ и, точно въ забытьи, произнесла:

— Боже, что со мной? Потомъ, обратившись къ Калитину, она съ ужасомъ крикнула:

— Прочь, негодяй! Прочь, убійца!

И, поправивъ волосы и шляпку на головѣ, бѣдная женщина повернула лошадь и направилась по дорогѣ къ родному селу.

VІІI.

Человѣку суждено переживать неожиданныя событія, выбивающія его изъ обычной колеи, путающія его мысли, парализующія волю. Маркиза, бывшая женщиной съ энергіей, не знала, что предпринять въ настоящую минуту. Ей представлялись три исхода. Первый изъ нихъ былъ легкій, но и позорный. Это — согласиться на послѣдніе доводы капитана и молчать обо всемъ. Тогда она передъ свѣтомъ будетъ незапятнана, но останется навсегда мученицей, влачащею за собой грозную тѣнь неискупленнаго преступленія. Притомъ, она отдавалась, въ силу роковыхъ обстоятельствъ, въ нравственное рабство человѣка, внушавшаго ей теперь одинъ ужасъ. Другой исходъ дѣла не сулилъ ей также ничего свѣтлаго. Оглашеніе всего, что произошло въ дѣйствительности, влекло за собой тяжелый процессъ. Съ нимъ связана душевная пытка, которой, быть можетъ, и конца не предвидится. Судъ не оставитъ въ покоѣ ея отношеній къ Калитину, на самомъ дѣлѣ, безукоризненныхъ, но бездоказательныхъ передъ голосомъ общественнаго мнѣнія. Оставался третій исходъ, заключавшійся въ томъ, чтобы самой явиться передъ властями безпощадною обвинительницей забывшагося офицера, — но кто повѣритъ истинности ея обвиненія? Калитинъ былъ правъ, утверждая, что люди въ большинствѣ такъ дурны, что не вѣрятъ чистотѣ самыхъ лучшихъ намѣреній. Что же дѣлать? Что же дѣлать?

Антонина Вавиловна выбралась изъ лѣса, когда майскій полусумракъ, какъ саванъ, обхватилъ окрестность. Она, повидимому, пришла къ рѣшенію, чтобы о происшедшемъ молчать. И вдругъ ея слухъ былъ пораженъ заунывной пѣснью кукушки. Птица куковала гдѣ-то вблизи, точно совѣсть, стучавшаяся въ потаенныя двери сердца. Извѣстно, что обыкновенная кукушка по ночамъ не кукуетъ, и ея крики ночью составляютъ явленіе необычное, пугающее людей суевѣрныхъ, воспріимчивыхъ по своей натурѣ. Сердце маркизы болѣзненно сжалось, и она проговорила:

— Опять кукушка! Птица точно предостерегаетъ меня отъ чего-то гадкаго, позорящаго. Нѣтъ, такъ жизнь продолжаться не можетъ. Онъ убійца! Я косвенная его помощница. Необходимо покаяніе!

Несчастная дала полный ходъ лошади и вскорѣ была у воротъ отцовскаго дома. Дворъ представлялъ странную картину. Люди кричали, бѣгали, сбивали другъ друга съ ногъ, отдавали торопливо приказанія, запрягали лошадей въ экипажи.

На крыльцѣ Антонину Вавиловну ожидало новое поражающее извѣстіе. Старый гвардейскій служака, съ медалями во всю грудь, сдерживая слезы, почтительно доложилъ:

— Съ генераломъ ударъ. Они лишились правой ноги и руки.

IX.

Въ обширномъ кабинетѣ, подъ портретомъ Аракчеева, лежалъ вѣрный служака трехъ императоровъ, трехъ эпохъ, столь разныхъ по своему содержанію. Брови генерала пасмурны, лицо серьёзно, но безъ тѣни отчаянія. Очевидно, Циклоповъ не зналъ, при какихъ обстоятельствахъ произошло роковое событіе. Онъ видѣлъ изуродованный трупъ своего зятя, принесеннаго конемъ. Старикъ и домашніе полагали, что маркиза убила лошадь. Натура героя, согбеннаго годами, не выдержала ужаснаго зрѣлища. И потрясенный, недвижимый, онъ лежалъ на софѣ, покорно ожидая участи, опредѣленной ему Провидѣніемъ. Какъ же было возможно маркизѣ открыть отцу всю правду? Мало того, она настолько собрала силы, что сдѣлалась разумною распорядительницей въ своемъ домѣ. По ея указанію, одни люди летѣли за докторами и въ городскія лавки за покупками къ похоронамъ, другіе въ церковь и за нужными сосѣдями. Съ параднаго крыльца раздались рѣдкіе выстрѣлы, оповѣщавшіе окрестность о томъ, что въ генеральской усадьбѣ совершилось нѣчто необыкновенное. Самъ генералъ приказалъ стрѣлять, позвать священника и капитана Гречухина.

Циклоповъ долго исповѣдывался и объявилъ служителю алтаря, что сельская церковь имъ обезпечена по завѣщанію на вѣки. При ней должна быть построена, на особый капиталъ, богадѣльня для тѣхъ солдатъ, которые состояли при генералѣ въ качествѣ его вѣрныхъ ординарцевъ.

Съ капитаномъ происходилъ разговоръ иного рода.

Вавила Акиндиновичъ его сурово наставлялъ:

— Я тебѣ прощаю твои глупыя рѣчи. Ты мнѣ долженъ дать клятву, что впередъ будешь служить честно, солдатъ не обижать. Царю и отечеству нужны слуги строгіе, но вѣрные. За десятилѣтнее пребываніе въ моемъ селѣ оставляю тебѣ пять тысячъ рублей. Какъ извѣстишься о моей смерти, наряди ко гробу на дневныя и ночныя дежурства лучшихъ унтеръ-офицеровъ. Они получатъ по десяти рублей. Одѣнь ихъ въ новые мундиры. При выносѣ тѣла изъ дома, орденъ святого Георгія поручи нести офицеру, остальные ордена унтеръ-офицерамъ. Роту въ полномъ составѣ построй у параднаго крыльца. Брать «на караулъ», когда гробъ вынесутъ изъ дома. Въ эту минуту долженъ бить барабанъ, а органъ играть «Коль Славенъ». Наблюди, чтобы, при опусканіи гроба въ могилу моими гренадерами, солдаты стрѣляли разомъ, а не дробью. Я и на службѣ терпѣть не могъ дробной стрѣльбы. То ли дѣло общее: тррра!!! тррра!!! Вели, чтобы выстрѣлы изъ пушекъ производились одновременно съ ружьями. Ну, теперь ступай. Мнѣ еще надо побесѣдовать съ дочерью.