Рассказы из далекого прошлого - [21]

— Я думаю, мы здѣсь идемъ по самой интересной части сада.

Антонина Вавиловна не осталась въ долгу у собесѣдника и отвѣчала:

— Особенно для васъ, такъ какъ вызываетъ пріятныя воспоминанія изъ кадетскаго времяпрепровожденія.

Внушительно глядѣли на посѣтителя генеральскія конюшни, находившіяся въ непосредственномъ вѣдѣніи маркизы. Это былъ цѣлый языческій храмъ съ гранитными плитами, съ массивными, рѣзными дубовыми дверями, окнами и стойлами, обитыми мѣдью. Она блистала, какъ жаръ, оттѣняя боязливо вытянувшихся черноусыхъ конюховъ. Около сорока лошадей выглядывали изъ-за яслей и ржали, завидѣвъ свою хозайку.

Властная, рѣшительная, она входила самоувѣренно въ стойло. Если лошадь безпокоилась, маркиза гладила ее слегка по хребту, и животное становилось какъ вкопанное. Началась выводка. Каждую лошадь держали подъ уздцы два конюха, но иной жеребецъ поднималъ обоихъ на воздухъ. Передъ Калитинымъ проходили кони вороные, караковые, гнѣдые, сѣрые въ яблокахъ, съ золотымъ отливомъ, съ шелковистыми гривами. Когда они вздрагивали, то будто, волна пробѣгала по кожѣ, отъ хвоста до головы животныхъ. Показался и восьмивершковый бурый гигантъ, съ круглыми бѣлыми пятнами по спинѣ и бокамъ. Онъ фыркалъ, злобно косясь по сторонамъ. Приближаясь къ маркизѣ, конь поднялся на дыбы. Изъ рукъ одного оробѣвшаго конюха вырвался поводъ и запутался между задними ногами лошади. Другой конюхъ пригнулся къ землѣ и едва сдерживалъ грознаго буяна. Антонина Вавиловна повелительно произнесла:

— Калитинъ! Освободите поводъ!

Офицеръ быстро смѣрилъ глазами маркизу, но черезъ мгновеніе находился подъ разсвирѣпѣвшимъ конемъ. Послѣдній продолжалъ бить ногами. Казалось, Калитинъ долженъ быть растоптанъ. Онъ ухватилъ, однако, поводъ изъ-подъ лошади, ударилъ ее по шеѣ кулакомъ и закричалъ:

— Стой, лѣшій! Развѣ не видишь, что нами любуется барыня!

Офицеръ былъ красенъ, какъ ракъ. Громадная голова Калитина, и безъ того вросшая въ плечи, двигалась безпокойно на нихъ. Веснушки на его лицѣ выступили рельефнѣе, сѣрые глаза метали холодный огонь. Но маркиза, какъ бы не замѣчая волненія своего спутника, велѣла осѣдлать шалившаго гиганта. И когда она на него сѣла, когда ея конь захрапѣлъ въ безсильной злобѣ, его владычица была прекрасна, величественна, увлекательна. Она походила на статую, приросшую къ сѣдлу.

Однимъ поворотомъ ея руки смирялось бѣшеное животное, неслось желаннымъ ей аллюромъ. И, о диво! какъ мимолетное видѣнье, амазонка вдругъ рванулась со двора, и исчезла съ глазъ очарованнаго Калитина. Но онъ вскорѣ оправился; онъ побѣжалъ въ конюшню, вскочилъ на первую попавшуюся неосѣдланную лошадь и умчался за тою, которая своимъ задоромъ и безстрашіем подняла доселѣ молчавшія въ немъ чувства.

IV.

А въ это самое время генералъ, маркизъ и капитанъ бесѣдовали на балконѣ барскаго дома. Циклоповъ внимательно слушалъ разсказъ капитана о томъ, какъ онъ производилъ парадные смотры ротѣ.

— Я считаю, ваше превосходительство, повѣствовалъ Гречухинъ, дурнымъ того солдата, который забываетъ своего командира. Солдаты расквартированы по обывательскимъ избамъ. Хорошо они живутъ съ хозяевами, и имъ хорошо. Солдатъ къ молодушкѣ пристроится, и то ничего. Не нарушай только положенной тишины и дисциплины. У насъ на баталіонныя ученія рѣдко собираются. Да гдѣ имъ быть-то, когда рота отъ роты стоитъ на нѣсколько десятковъ верстъ. Ну, солдатъ большую часть года и свободенъ. Работаетъ онъ на сторонѣ и деньги наживаетъ. Какъ же не поблагодарить за всѣ льготы своего ротнаго? Вотъ я и наблюдаю: кто изъ солдатъ радѣетъ о своемъ капитанѣ, тотъ и въ унтеры проходитъ. Смотръ — великая вещь! Тутъ солдатъ является въ новомъ мундирѣ, и сквозь него душа солдатская видна. У хорошаго солдата для капитана въ ранцѣ складено гарнчика по два овсеца, десяточекъ другой яичекъ, фунтика два маслица. Курочка, ваше превосходительство, по зернышку набираетъ, а все сыта бываетъ. Дурной солдатъ выходитъ на смотръ съ пустымъ ранцемъ. И лицо у него плутовское. Значитъ, онъ вмѣсто заработковъ все пьянствовалъ. Какъ же такого лѣнтяя не исправлять? Ну, бывало, и поучишь его!

Старикъ Циклоповъ, слушая капитана, сердито крутилъ усы и хмурилъ брови. Онъ поднялся съ мѣста и рѣзко замѣтилъ:

— При графѣ Алексѣѣ Андреичѣ попадались такіе же гуси, какъ ты. Онъ съ ними расправлялся живо, не доводя до Высочайшаго свѣдѣнія. Снимутъ съ виновнаго офицерскій мундиръ и надѣнутъ на него солдатскую шинель. Щеголяй въ ней, да жалуйся на графа. Теперь времена измѣнились. Солдата сѣчь запрещено, а обижать его не запрещено. И ты смѣлъ разсказывать мнѣ, генералъ-лейтенанту Циклопову, о своихъ гнусностяхъ. Что же ты думаешь: я одобряю ихъ? Я вѣрой и правдой служилъ тремъ царямъ! Я любилъ муштровать, ибо муштровка — душа фронтового успѣха. Безъ муштровки и баба вѣдьмой смотритъ! Но я запрещалъ трогать солдатскую копейку. Она — святая, эта солдатская копейка! Солдатъ служитъ двадцать лѣтъ, въ отставку выходитъ старикомъ. Силы его надорвались и работой доставать хлѣба ему почти не приходится. Понимаешь ли ты, какъ солдату дорога копейка, пріобрѣтенная на службѣ? Вотъ, ты воруешь, и если не попадешь подъ судъ, то въ будущемъ тебя ждетъ пенсія. А неимущаго солдата ждетъ одинокая старость, потому что родные успѣютъ умереть во время его службы. Слышишь ли? Понимаешь ли ты, что тебѣ говоритъ генералъ Циклоповъ? Не смѣй являться на мои глаза, пока не услышу, что ты исправился!