Рассказы из далекого прошлого - [15]

— Вы, конечно, знаете, кто я? — произнесла она. — Прошу у васъ дозволить доживать мнѣ вѣкъ во флигелѣ, въ которомъ я поселилась съ дозволенія вашей матушки.

Сказавъ это, Ираида скромно потупила глаза. Несмотря на то, что ей было уже тридцать лѣтъ, но ея блѣдное, съ легкимъ румянцемъ, прекрасное лицо, умный взглядъ, женственность движеній производили обаятельное впечатлѣніе. Охлопьевъ стоялъ, словно очарованный, и любовался Ираидой.

Онъ низко поклонился ей и почтительно проговорилъ:

— Я знаю, какъ любили васъ мои родители. Позвольте просить васъ быть, по-прежнему, хозяйкой здѣшнихъ мѣстъ, а во мнѣ видѣть покорнаго исполнителя вашихъ желаній.

Антонъ Антоновичъ поцѣловалъ руку Ираиды. Угрюмая его наружность приняла мягкое выраженіе. Онъ продолжалъ:

— Мы оба провели дѣтство въ этомъ домѣ, и онъ намъ одинаково дорогъ. Девяти лѣтъ меня увезли въ одинъ изъ петербургскихъ корпусовъ, въ которомъ я, впрочемъ, находился недолго. Вслѣдствіе болѣзненнаго состоянія меня исключили изъ кадетъ. Я поселился въ Москвѣ у родной бабушки, ходилъ въ гимназію, а потомъ въ университетъ. Окончивъ въ немъ курсъ, я не захотѣлъ сидѣть по канцеляріямъ. Я поступилъ юнкеромъ въ лучшій гвардейскій пѣхотный полкъ. Въ немъ проведено мною нѣсколько лѣтъ. И теперь продолжалась бы моя служба, еслибы не одно несчастное событіе…

Охлопьевъ провелъ рукой по лбу, разгоняя печальныя мысли, и глухо выговорилъ:

— Съ отъѣзда изъ Яблоннаго я не видѣлъ своихъ родителей. Они отвыкли отъ меня, а я, живя въ Петербургѣ, привязался къ прелестямъ большого свѣта. Я, въ сущности, несчастный человѣкъ. Природа и задачи жизни мнѣ понятны. Много я читалъ и думалъ, но не могу сладить съ собой, съ своими порывами. Когда они овладѣваютъ мною, я забываю всякія условія, даже приличія. Передо мною только одна преслѣдуемая цѣль, одна идея, которую я вижу, чувствую. Я, Ираида, странный, невозможный человѣкъ. Вы меня избѣгайте!

При такомъ неожиданномъ концѣ рѣчи, Охлопьевъ быстро заходилъ между колоннъ бесѣдки, и полною грудью вдыхалъ въ себя утренній воздухъ. Ираида жадно слѣдила за его движеніями, смутно сознавая, что натолкнулась на ту силу, которую такъ тщетно искала ея душа. Она восторженно воскликнула:

— Антонъ Антоновичъ, я ничего не боюсь и отъ васъ не убѣгу! Вы мнѣ завѣщаны вашими родителями, и на мнѣ лежитъ долгъ охранять васъ, пока вы не найдете себѣ подруги по сердцу.

Охлопьевъ подбѣжалъ къ ней, схватилъ обѣ ея руки и покрылъ ихъ поцѣлуями. Слышались слова:

— Никого мнѣ не нужно! Въ одной васъ все мое счастье!

Въ эту минуту показался у бесѣдки лакей и осторожно доложилъ:

— Чай поданъ.

Антонъ Антоновичъ вскипѣлъ мгновенно, какъ буря.

— Вонъ, негодяй! Какъ смѣлъ ты безъ зова явиться? На конюшню тебя!

Спустя четверть часа послѣ описанной сцены, Охлопьевъ подъ руку съ Ираидой направлялся къ дому. На террасѣ, выходящей въ садъ, былъ сервированъ чай. У дверей въ диванную толпилось нѣсколько лакеевъ. Между ними, блѣдный и взволнованный, стоялъ виновникъ нарушеннаго свиданія. Баринъ, проходя мимо несчастнаго слуги, потрепалъ его по плечу и весело сказалъ:

— Получай вольную. Я напрасно тебя обидѣлъ!

Прошло около двухъ лѣтъ съ возвращенія Охлопьева въ Яблонное. Антонъ Антоновичъ жилъ совершенно семейнымъ образомъ. Ираида оказывала огромное вліяніе на его необузданный характеръ. Она умѣла смирять его порывы, защитить провинившагося, заставить сдѣлать доброе дѣло. Такъ жизнь Охлопьева текла до внезапнаго возвращенія изъ Сибири Михайлы.

Свиданіе послѣдняго съ женой произошло въ бесѣдкѣ съ монахомъ и окончилось тамъ трагически въ тотъ самый моментъ, когда мнѣ пришла въ голову сумасшедшая мысль забраться ночью въ Охлопьевскую усадьбу. Несмотря на то, что Михайла не имѣлъ никакихъ юридическихъ правъ на Ираиду, какъ ссыльный, онъ все-таки грозилъ женѣ за ея связь съ бариномъ.

— Смотри, — говорилъ онъ, — проклятыя деньги я отъ тебя беру и ухожу, но со мной уходитъ тайна. Во всякое время она можетъ разбить твое счастье. Михайло исчезъ, точно въ воду канулъ. Но слова его глубоко запали на сердце Ираиды. Что означали эти слова? Несомнѣнно, въ нихъ скрывалось что-то роковое, съ чѣмъ, быть можетъ, связано ея рожденіе. Ни она, ни Антонъ Антоновичъ, ни односельчане не знали, кто ея отецъ.

Всѣмъ было извѣстно, что ея мать, Катя, славилась красотой среди дворовыхъ дѣвушекъ, что за нею ухаживали нѣсколько молодцевъ, что самъ баринъ ее ласкалъ, но чтобы онъ былъ съ нею въ связи, о томъ навѣрняка никто сказать не могъ. Ираидой овладѣвалъ холодный трепетъ при одной мысли, что она дочь старика Охлопьева, и живетъ съ своимъ роднымъ братомъ. Бѣдная жертва невѣдомыхъ обстоятельствъ лишилась сна, вскрикивала по ночамъ и пугала Охлопьева. Любя горячо Ираиду, онъ никакъ не могъ постичь, что съ ней стало со дня свиданія съ Михайлой. Онъ страшно озлобился противъ послѣдняго, кричалъ, что затравитъ его собаками, утопитъ въ пруду, повѣситъ на первомъ деревѣ. Только слезы и ласки Ираиды нѣсколько успокоивали Антона Антоновича. Но время, какъ исцѣлитель всего, шло; о Михайлѣ не было ни слуху, ни духу.

Я пробылъ въ кадетскомъ корпусѣ девять лѣтъ и пріѣхалъ на родину офицеромъ. Въ то лѣто въ Тагашевѣ гостилъ другъ нашей семьи, профессоръ Нордстремъ, даровитый выходецъ изъ Швеціи. Онъ былъ величайшимъ поклонникомъ Шопенгауэра, тогда почти неизвѣстнаго въ русской литературѣ. Услыхавши разсказы о чудачествахъ Охлопьева, Нордстремъ сильно имъ заинтересовался. Мы рѣшили отправиться къ сосѣду, но предварительно послали узнать къ Ираидѣ: въ какомъ положеніи находится Антонъ Антоновичъ? Можетъ ли онъ насъ принять? Отвѣтъ получился благопріятный.