Рассказы из цикла "Сюрреализм от Я до Я" (1-6) - [4]

— Возьмите у него, — Роберт указал на Игоря. — Он мой персональный донор.

— С удовольствием, но у меня отсутствует очищающий кровяной фильтр. Могу перелить только напрямую. Для вас это не будет хорошо, так как все его проблемы перетекут к вам.

— Я согласен… — теряя реальность, выдохнул Роберт.

Врачиха достала свисток и, глотнув изрядную порцию воздуха, свистнула. Примчались с носилками санитары и, недолго думая, выполнили погрузку: Роберта положили внизу, Игоря сверху. При движении бутерброд из человеческих тел подпрыгивал, вызывая у встречающего персонала блудливые мысли.

Капитан и Лаура остались наедине.

— Луара, ты мне нравишься…

— Я знаю…

Эпилог

Самолёт приземлился вовремя — минута в минуту. Из всех встречающих Лаура оказалась самая непоколебимая. Стоя на посадочной полосе одна, она испытала на себе все домогательства проливного дождя. Дождь лил на неё и сверху и сбоку, и спереди и сзади, даже пробовал замочить снизу. Она держалась стойко, будто оловянный солдатик. Цветы в её руках промокли, и из красивого букета вырос ещё один, менее красивый, а из последнего — совсем не красивый.

«Как раз на троих», — подумала она.

Подали трап, и первым из самолёта вышел Роберт.

— Привет Лаура, ну как я, ничего? — спросил он.

— Ничего… — вручая ему верхний букет, ответила она.

— Столько проблем накопилось, пока я летел. — Роберт захлюпал по лужам. — Бегу их решать.

Затем спустился капитан.

— Ну и льёт, — целуя Лауру, сказал капитан.

— Это тебе, — вручая ему средний букет, сказала она.

— Пойдем?

— А Игорь?

— Кто? А–а–а, донор. Тебе лучше это не видеть.

— Он умер?

Из самолета вышел прилично одетый мужчина. За ним шёл Игорь. Он был, по–прежнему, пристёгнут наручниками.

— Что здесь происходит?! — бросая последний букет в голову мужчине, закричала Лаура. — Игорь, ты опять в наручниках?! Кто этот мужчина, его ведь не было в самолёте?!

— Успокойтесь, я маленький человек, — собирая букет, сказал мужчина. — Поэтому и согласился на эпизодическую роль, которую мне предложил капитан. Это всего лишь шутка. Ваш Игорь свободен.

Пока они целовались, капитан успел легко поужинать и выспаться.

Это был самый длинный поцелуй…

Конец

РАКЕТА «ВОСТОК-ЗАПАД»

Мы не можем спасти мир, не изменив его

Г. Фосдик

Посередине поляны, сплошь покрытой спелыми одуванчиками, будто прошлогодним снегом, скорее ближе к селу, чем к городу (вообще–то ни к селу ни к городу) торчала громадная ракета. Девственность природы, как и ржавые указатели «закрытая зона» на входе и выходе, говорили лишь о том, что сюда давненько никто не заглядывал. Дорога, ведущая в неизвестность, давно заросла папоротником; а от командного пункта осталась только фанерная уборная с табличкой «занято».

Как правило, утром, когда здесь каждый встречный и поперечный луч солнца на вес золота, сюда, держа в клювах младенцев, прилетают аисты. Показывая грудным существам, как некрасив мир с ракетой, и как прекрасен он будет без неё. Но птицы–несуны с их показным пацифизмом играли из рук вон плохо, поэтому младенцы, естественно, не веря им, из мести за правдивый обман, корчили рожицы фигли–мигли. За это аисты, конечно, страшно обижались и сбрасывали грудничков в дикую капусту. И так каждый день: от восхода до заката, — с перерывами на плохую погоду, что спасало младенцев, так как аисты были воспитаны в духе милосердия и сбрасывали грудничков только в теплую погоду.

А вот про ракету кто–то забыл, и она торчала: и в «плюс» и в «минус», и в дождь и в снег. Но однажды с бухты–барахты, защищая групповые интересы, кто–то всё–таки вспомнил.

Первым, кто нарушил девственность природы, был грибник, который почему–то опасливо стрелял глазами по сторонам, при этом безжалостно давил хромовыми сапогами подосиновики, подберёзовики и белые.

Затем, на расстоянии ружейного выстрела, появился второй грибник, как два сапога пара схожий с первым. Потом они, словно по команде, достали из кошёлок рации и что–то в них прошептали. На шёпот откликнулся рёв мотора, в утробе которого ржало несколько необъезженных табунов. И на поляну уверенный в своей силе, но неуверенный в военном потенциале, так как пушку завязали морским узлом, въехал танк. За танком, не отставая на длину сцепного устройства, ползла прогулочная яхта.

Купала спелых одуванчиков, почувствовав скрытую агрессию, устремились подальше ввысь.

Красавец капитан стоял у штурвала и смотрел им в след. Облизнув указательный палец, он поймал ветер перемен, который сегодня дул в правильном направлении. Капитан улыбнулся как–то особенно, по–флотски, и сразу стал вылитым командиром флота. А командиры, следует заметить, умеют хорошо командовать.

— Стой! — крикнул капитан. — Выгружайся!

Танк остановился, из люка как ошпаренный выскочил матрос и, оглядевшись, кинулся к фанерной уборной, на которой по–прежнему висела табличка «занято».

Из каюты «люкс» одетый с иголочки за ним наблюдал шеф–повар.

Матроса словно сглазили, потому что сначала он упал, а затем, не добежав секунд десять до уборной, стал, как попало, мочиться.

— Скот! — вырвалось у шеф–повара.

Он тщательно вымыл руки и, прихватив с собой саквояж, вполне довольный собой вышел на палубу.