Рассказы - [5]

Сергей не понял, что произошло. Ведь им было так хорошо вместе. И вдруг…

Он вернулся к матери. Которая теперь плакала больше, чем раньше. И больше молчала.

— Ты на меня сердишься? — периодически спрашивал ее Сергей. — Почему ты на меня сердишься?

— С чего ты взял?! Я рада, что ты здесь, что ты со мной, — успокаивала его мать.

И Сергей успокаивался. Потому что это было удобнее, чем что-то понимать.

Но однажды вышел крупный разговор.

— Мне трудно тянуть бабушку и тебя на одну зарплату. А скоро будет невозможно, мне отказали в подработке.

— Ты разве подрабатывала?

— А как бы я смогла тогда тебя кормить? Ты цены в магазинах видел?

— А военкоматовские деньги?

— Они давно кончились. Ведь прошло уже два года.

— Разве два?

— Два года и два месяца.

Он не заметил этих лет и этих месяцев. Он все еще думал, что плен закончился вчера.

— Хорошо, я устроюсь на работу, — сказал Сергей. — Завтра же.

Если бы это было так просто. «Завтра» Сергей на работу не устроился. И послезавтра тоже.

— Какая у вас специальность?

— У меня много специальностей. Могу каменщиком, могу штукатурить, плитку класть.

— А какие-нибудь дипломы, разряды есть?

— Дипломов нет.

— Тогда извините.

Иногда соглашались взять без диплома. Но когда узнавали про участие в боевых действиях и про плен — отказывали.

— Почему вы не берете меня? Потому что я воевал? — горячился Сергей.

— Ничего подобного. Просто… просто вакансий больше нет.

Сергею были неприятны отказы, и даже не тем, что он не получал работы, а тем, что его, как он подозревал, считали человеком второго сорта. Даже когда не считали, а действительно не было вакансий.

— Почему они нас не любят? — спрашивал у таких же, как он, никому не нужных ветеранов необъявленных войн.

— Потому что зажрались, пока мы там…

А может, действительно? Пока они шкуры под огнем дубили, их места на гражданке всякая шваль позанимала.

И это была правда. Но не вся правда.

Ветеранов не любили за вздорный характер. За оголенные нервы, за то, что они предпочитали любой спор решать глоткой и кулаками. А умел и мало, умели только ходить в атаки, спать в чистом поле, укрываясь бушлатом, и умирать. Они ушли из той военной жизни и не пришли в мирную.

— Ты бы побрился, причесался, костюм надел, — советовала мать. — Может, тогда тебя возьмут.

— Ничего, и так сойдет. Им сойдет. Когда я в окопах гнил, я устраивал их в любой одежде.

— Но ты должен понять…

— Я никому ничего не должен! Это они должны. Мне! За то, что я там, за них…

Он не умел пригибаться, не умел нравиться. И не хотел.

Каждый новый отказ злил его, как быка красная тряпка, пляшущая перед ноздрями. С каждым новым отказом у него уменьшались шансы на удачу. За него похлопотали друзья.

— Пойдешь грузчиком на рынок, мы договорились. Работа там, конечно, не сахар, но платят хорошо. Покажешь себя с лучшей стороны — может, даже в завсклады выбьешься…

Народ в бригаде был разношерстный — опустившиеся мастера спорта, сокращенные из оборонки итээровцы, отставники-офицеры, недавние зэки. Были и «ветераны». Правда не этой, той, давней, десятилетней войны.

Работали, что называется, на износ. Наваливались скопом на вагон или рефрижератор и растаскивали груз в считанные минуты. Потом разбредались до следующего вагона. Кто-то шел спать куда-нибудь в подсобку, кто-то слонялся по рынку в поисках случайного заработка.

Сергей слонялся. Ему нужны были деньги. Для того, чтобы купить отдельную квартиру. Хоть даже комнату. Где можно будет избавиться от назойливой жалости матери и начать жить самому. Начать жить сначала.

— Эй, Серега! Надо прицеп разгрузить. Две сотки. Берешься?

— Берусь…

— Сергей! Покараулишь арбузы часок? Лады?

— Лады…

— За прилавком постоишь?

— Постою…

Серега был безотказен. Серегу любили.

Серега не любил никого. За эту свою безотказность, за готовность браться за любую работу, за то, что его безотказностью пользовались.

Он работал за деньги, но работал как тогда, в плену, без удовольствия, без радости, словно повинность отбывал. Чеченцы отбили у него любовь к труду.

— Серега! Там мясо привезли, поможешь разгрузить?

— Помогу.

Во дворе рынка стояло несколько рефрижераторов с мороженой бараниной. Возле них озабоченно сновали кавказцы. Поодаль, в ожидании халтуры, переминались с ноги на ногу знакомые грузчики.

Сергей не любил работать на «черных», но они платили больше других.

Ну и черт с ним, не все ли равно! Он же не так просто, он за «бабки». Если он откажется, то все равно ничего не изменится. Если откажется он, согласится кто-нибудь другой. А он имеет больше права на эти деньги. Он им еще тогда отпахал.

— Ты работаешь? — крикнул какой-то кавказец. — Тогда чего стоишь — подходи.

Сергей подошел к грузчикам.

— Берете здесь — таскаете сюда, — показал рукой кавказец. — Если успеете за час — всем по полштуки и одну тушу.

Грузчики оживились.

Распахнули двери рефрижераторов. Дохнуло холодом.

— А ну, давай, живей подходи!

Сергей принял на плечо ледяную, твердую, как камень, тушу.

— Пошел!

Шагнул в сторону. И увидел…

Увидел быстро приближающегося к рефрижераторам молодого чеченца. Хорошо одетого чеченца. Хорошо знакомого чеченца.

Это же… Это же… Мурат!