Рассказы - [16]

— А ты ступай вон с теми ребятами. Возьмите его, ребята, с собой.

— Пошли! — сказали ребята и взяли Грыця с собой, а тем временем отец пошел на огород поговорить с учителем.

II

Вошли в сени, где было совсем темно и страшно несло прошлогодней гнилой капустой.

— Видишь там? — сказал Грыцю один мальчик, показывая в темный угол.

— Визу, — сказал с дрожью Грыць, хотя совсем ничего не видел.

— Там яма, — сказал мальчик.

— Яма! — повторил Грыць.

— Если будешь плохо учиться, учитель посадит тебя в эту яму, и придется тебе сидеть целую ночь.

— Не хоцу! — закричал Грыць.

Тем временем другой мальчик шепнул что-то первому мальчику, оба засмеялись, а затем первый, нащупав дверь школы, сказал Грыцю:

— Постучи-ка в дверь. Живо!

— Зацем? — спросил Грыць.

— Надо! Так полагается, если кто в первый раз приходит.

В школе стоял шум, точно в улье, но когда Грыць застучал кулаками в дверь, стало тихо. Ребята тихонько отворили дверь и втолкнули Грыця в комнату. В то же мгновение захлестали крепкие березовые розги по его спине. Грыць очень перепугался и поднял крик.

— Тише, дурак! — кричали на него озорники-ребята, которые, услышав стук, спрятались за дверью и устроили Грыцю такой сюрприз.

— Ой-ой-ой-ой! — кричал Грыць.

Ребята испугались, как бы не услышал учитель, и начали унимать Грыця.

— Тише, дурак, это так надо! Кто в дверь стучит, тому надо по спине постучать. Ты этого не знал?

— Не-е-е зна-а-л! — всхлипнул Грыць.

— Почему не знал?

— Да я-а-а пе-е-лвый ла-а-з в сколе.

— Первый раз, а!.. — вскричали ребята, как бы удивленные тем, как можно первый раз быть в школе.

— О, тогда надо тебя угостить! — сказал один, подскочил к доске, взял из ящичка изрядный кусок мела и подал Грышо.

— На, дурак, ешь, да живо!

Все молчали и выжидательно глядели на Грыця, которым вертел в руках мел, а затем медленно положил его в рот.

— Ешь, глупый, да живо! — напоминали ребята, а сами задыхались от смеха.

Грыць принялся хрустеть и насилу съел мел. Хохот в школе раздался такой, что стекла зазвенели.

— Цего смеетесь? — спросил удивленный Грыць.

— Ничего, ничего. Может, хочешь еще?

— Нет, не хоцу. А сто это такое?

— Так ты не знаешь? Вот глупый! Да это иерусалим такой, это очень вкусно.

— Ой, не оцень вкусно, — сказал Грыць.

— Потому что ты еще не раскусил. Это всякий должен есть, кто в первый раз приходит в школу.

В эту минуту вошел учитель. Ребята, точно вспугнутые воробьи, бросились к партам, только Грыць остался со слезами на глазах и с губами, белыми от мела. Учитель грозно приблизился к нему.

— Как зовут? — крикнул он.

— Глыць.

— Что за Грыць? Ага, ты новый. Почему за партой не сидишь? Чего плачешь? Чем измазался? А?

— Да я ел елусалим.

— Что? Какой Иерусалим? — допытывался учитель. Ребята снова просто задыхались от смеха.

— Да давали лебята.

— Какие ребята?

Грыць обвел взглядом комнату, но не смог никого узнать.

— Ну, ну! Иди садись и учись хорошо, а Иерусалима больше не ешь, не то бит будешь!

III

Началось ученье. Учитель что-то говорил, показывал какие-то дощечки, на которых были нарисованы какие-то крючки и столбики; ребята время от времени что-то кричали, когда учитель показывал какую-нибудь новую дощечку, а Грыць ничего не понимал. Он даже не обращал внимания на учителя — уж очень смешными казались ему ребята, сидевшие вокруг него. Один ковырял пальцем в носу, другой сзади то и дело старался воткнуть небольшой стебелек Грышо в ухо, третий долгое время трудился весьма усердно, выдергивая из своего старого кафтана заплаты, нитки и бахромки; уж их перед ним на нижней доске парты лежал целый ворох, а он все еще дергал да щипал изо всех сил.

— Зацем ты это? — спросил Грыць.

— Буду дома с бовщом есть, — ответил шепеляво мальчик, и Грыць долго раздумывал, не обманул ли его этот мальчик.

— Да ты, парень, совсем не слушаешь! — крикнул на него учитель и дернул за ухо так, что у Грыця даже слезы невольно выступили на глазах и он так перепугался, что долгое время не только не мог слушать, но совсем ничего не помнил.

Когда он наконец пришел в себя, ребята уже начали читать склады на подвижных табличках, которые раскладывал и складывал учитель. Они неутомимо по сто раз певучими голосами повторяли: «а-ба-ба-га-ла-ма-га». Грыцю, неизвестно почему, очень это понравилось, и он начал своим пискливым голосом кричать: «а баба галамага». Учитель уже готов был признать его очень внимательным и способным мальчиком и, желая получше убедиться в этом, переставил буквы. Не ожиданно он выставил перед учениками буквы «баба», но Грыць, глядя не на них, а только на учителя, тонким, певучим голосом крикнул: «Галамага!» Все захохотали, не исключая и самого учителя, но Грыць, удивленный, оглянулся и снова громко сказал своему соседу: «По цему не клицис галамага?» Только тогда бедняга опомнился, когда учитель огрел его за понятливость розгой по спине.

— Ну, чему же тебя там в школе научили? — спросил отец, когда Грыць в полдень вернулся домой.

— Мы уцились «а баба галамага», — ответил Грыць. — А ты знал? — спросил отец, не вдаваясь в то, что это за такая удивительная наука.

— Да уз знал, — ответил Грыць.

— Ну, так старайся! — похвалил огец. Когда здесь, в селе, научишься, то пойдешь в город, в большую школу, а потом будешь попом. Жена, дай-ка ему поесть.