Рассказы - [12]

— Эй, кто там? Отзовитесь! — крикнул жандарм. Но голос его лишь уныло и глухо прогудел среди скал, а гора, стоявшая напротив, повторила обрывок его оклика: «…витесь!» Тогда жандарм стал взбираться еше выше. На небольшой площадке среди камней виднелись поломанные сухие ветки, какие-то свежие еще кости и даже какое-то полусгнившее тряпье. «Ну, наконец-то след человека!» подумал жандарм. А приглядевшись поближе, он увидел еле заметную тропку, что змеей вилась между камнями, ползла прямо через площадку и исчезала в тени, под отвесной стеной, как раз там, откуда пробивался дым. И, только приблизившись на какие-нибудь два шага, жандарм заметил небольшое отверстие, продолбленное в скале и заложенное обгорелой колодой пихты. Кто знает почему, сердце вдруг как-то неожиданно забилось у него в груди. Схватив в руки карабин, точно готовясь к штурму, он осторожно приближался. Тишина внутри таинственной ямы еше больше его беспокоила, и в душе он начал уже сердиться на самого себя за то, что минуту назад так громко закричал и выдал свое приближение. Почем знать, может, неведомый враг, предупрежденный его окриком, уже подстерегает его в какой-нибудь скрытой и надежной засаде? Но возвращаться назад было, пожалуй, еше более опасно, и он шел дальше. Наконец остановился перед самой пещерой, осмотрел саблю и патронташ, а затем сразу толкнул колоду штыком и очистил вход в пещеру. Дым клубами повалил ему в лицо, и за дымом ничего не было видно. Чтобы заглянуть в глубь пещеры, ему пришлось даже стать на колени. Но когда дым немного рассеялся, жандарм увидел всю пещеру, высеченную в скале. Серые каменные стены сходились наверху, как свод. Сырость зеленоватыми каплями свисала с них. Внизу в каменном полу, посередине пещеры, была выдолблена небольшая яма, где тлел огонь, прикрытый сильно дымившимся полусгнившим бревном. У огня сидело несколько человек, взрослых и детей, еле прикрытых грязным тряпьем. Их лица жандарм не мог разглядеть, он только видел, как несколько пар черных испуганных глаз с тревогой уставились на него.

— Кто вы такие? — крикнул он грозно.

— Цыгане, паночек! — отозвался грубый, но смирный голос.

— А что тут делаете?

— Бедствуем, паночек!

Жандарм с трудом протиснулся в середину пешеры и начал осматривать жилище и людей. В одном углу пещеры лежал кузнечный инструмент: мех, наковальня, а на маленьком возке — молоты; в другом — ворох сухих веток для топлива. На ветках были развешаны какие-то лохмотья. Поближе к огню, в середине пещеры, находилась постель всего семейства — сноп полусгнившей соломы, разбросанной на камне, и куча сухого мха и листьев. Лишь в одном конце постели, на самом почетном месте, лежала невыделанная конская шкура, которой на ночь укрывался старый ром[13].

— А сколько вас здесь? — снова грозно спросил жандарм, поворачиваясь к костру.

— Пятеро, паночек, пятеро, — ответил цыган и поднялся на ноги, весь дрожа от холода.

Остальные цыгане тоже поднялись. Кроме старика, здесь были еще цыганка, парень и двое маленьких совершенно голых цыганят. Все они были синие от холода и выглядели опухшими — вероятно, от голода.

— Чем же вы тут живете, бродяги? — продолжал расспрашивать жандарм.

— Милостью божьей, паночек, милостью божьей. Вот кляча-то у нас недавно околела, так до сих пор было мясо.

— А вы давно здесь?

— Две недели, паночек.

Неизвестно почему, жандарма злили эти чрезмерно покорные ответы старого цыгана. В его плаксивом голосе и в этом ежеминутно повторяемом «паночек» жандарм усматривал затаенную насмешку над своей властью.

— А много воруете в селах? — продолжал он допрашивать.

— Heт, папочек, мы ничего не воруем. Ром Пайкуш не ворует! Ром Пайкуш, пока у него есть силы, живет трудом своих рук. Но теперь, когда кляча у нас погибла, не можем двинуться дальше. Приходится переждать здесь, пока немного не распогодится.

— Пока нового коня где-нибудь не украдете! — передразнил жандарм. — А ну, собирайтесь и марш за мной.

— Куда, папочек? — спросил старый цыган дрожащим голосом.

— Не спрашивай! Собирайся вместе со своим поганым родом да плодом, пойдем в село. А там уж посмотрим, что с вами делать.

Старый цыган стоял, как остолбенелый, а в это время старая цыганка, точно камень с неба, свалилась жандарму в ноги и заревела, будто ее собирались резать:

— Паночек, папочек! Голубчик ты наш! В чем провинился перед тобой старый Пайкуш, в чем провинились перед тобой бедные ромы, что нас хочешь в такую стужу выгнать отсюда? Ты только погляди, крошки-то мои совсем голенькие, да и мы сами не вынесем такой стужи. Смилуйся, паночек, не гони нас никуда! Пусть бедные ромы подышат еще на божьем свете!

— Да замолчи ты, чучело конопляное! — закричал на нее жандарм и оттолкнул старую цыганку. — Сию же минуту собирайтесь все!

Но тут вся семья, от мала до велика, с криком и плачем кинулась жандарму в ноги и начала его упрашивать и умолять, чтоб оставил он их в каменном жилище. Тем временем жандарм и сам соображал, что ему делать. Село еще далеко, дорога неровная и безлюдная, ночь наступает, трудно будет ему одному отвести в село всю эту ватагу. Он быстро нашелся.