Рассказы - [45]

В то время, о котором идет речь, то есть между 1818 и 1819 годами, это был крепкий малый лет тридцати двух, с открытым честным лицом, светлыми волосами, синими глазами, с пышными бакенбардами, красиво обрамляющими его веселую физиономию; к тому же у него было прекрасное телосложение, но, что еще важнее, он обладал геркулесовой силой, известной на десять льё в округе.

В лесу Бернар был всегда и ко всему готов: утром и вечером, днем и ночью он знал с точностью до пятидесяти шагов, где затаились все кабаны охраняемых им угодий, ибо был один из тех людей, кто, как Кожаный Чулок, часами мог идти по следу. Если сбор охотников назначался в Новом доме, а охота начиналась в четверти льё оттуда и зверя выгонял с лежки Бернар, то заранее было известно, какое это животное: секач-третьяк, молодой кабан-двухлеток, кабаниха или матерый кабан; Бернар знал, супоросна ли эта кабаниха и на каком она сроке. Самые хитрые одинцы не могли утаить от него и полугола своего возраста. Это поражало всех, особенно охотников-парижан, время от времени посещавших нас. Честно говоря, мы, сельские охотники, прошедшие ту же школу, что и Бернар, но оставшиеся на нижней ее ступени, не видели в этом ничего необычайного.

Тем не менее и для нас он был кем-то вроде оракула.

И еще: людей пленяет отвага. Бернар не знал, что такое страх. Он никогда не отступал ни перед зверем, ни перед человеком. Он поднимал кабана в его самой глухой лежке, он нападал на браконьера в его самом защищенном укрытии. Правда, временами Бернар возвращался со следами кабаньих резцов, оставшимися на бедрах, или с картечинами, застрявшими в спине. Однако у него был собственный способ лечения ран, и помогал он ему великолепно. Бернар вытаскивал из погреба две или три бутылки белого вина, выводил из конуры одну из своих собак, ложился на землю, на оленью шкуру, подставляя свои раны Рокадору или Фанфаро, и, пока собаки зализывали раны, для восстановления потерянной крови он пил свое так называемое «снадобье». К концу вечера напитка почти не оставалось, а к утру Бернар вставал совершенно здоровым.

Бернар меня очень любил, потому что еще мальчишкой он раз двадцать охотился с моим отцом, а я обожал Бернара, который всегда рассказывал мне всякого рода истории, происходившие с ним и с его дядей Бертеленом во времена генерала.

Поэтому, когда г-н Девиолен приглашал меня на охоту, а сбор назначался в Новом доме, для меня это было двойным праздником.

Итак, мы отправлялись в путь, уверенные, что не вернемся с охоты без добычи; дойдя до поворота красивой дороги, проложенной в лесу, мы издали видели Бернара; он стоял в двух шагах от своего дома, зажав охотничий рог в руках, и горячо приветствовал нас сигналами: «Пошел!» или «У-лю-лю!»; это означало, что либо зверь предназначен нам, либо нам суждено оказаться растяпами.

В доме нас ждали пять или шесть бутылок его «снадобья», как он называл свое белое вино, тщательно прополощенные стаканы и десятифунтовый хлеб, белый как снег. Мы слегка перекусывали, расточая комплименты г-же Бернар, нахваливая ее хлеб и ее красивые глаза, и отправлялись на охоту.

Надо сказать, что Бернар обожал свою жену и без всякой причины бешено ее ревновал. Приятели отпускали шутки по этому поводу, но очень скупые. От них Бернар бледнел как мертвец, поворачивался к насмешнику, столь неосторожно затронувшему ту рану сердца, которую не в состоянии были вылизать языки его собак, и говорил:

— Эй, ты! Послушай моего совета и заткнись! Заткнись немедленно! Чем скорее ты это сделаешь, тем лучше будет для тебя!

Неудачливый шутник замолкал тотчас же. Заметим, что намеки смельчаков на единственную слабость этого силача с каждым днем становились все более редкими и в очень скором времени обещали вовсе сойти на нет.

Как-то в субботу вечером, когда я у самых дверей дома кормил двух ястребов, которых держал с целью непременно натренировать их на охоту за жаворонками, появился г-н Девиолен.

— Привет, мальчуган! — сказал он. — Хорошо ли мы потрудились на этой неделе?

— Я второй по переводу.

— В самом деле?

Я показал ему серебряный крестик на красном банте, продетом в петлицу; я носил его с гордостью, как убедительное доказательство моих успехов.

— Ну что же, господин Второй! Я приглашаю вас принять участие в завтрашней охоте на кабана.

Я подпрыгнул от радости.

— Кузен, а где?

— У Бернара, в Новом доме.

— О, тем лучше, тем лучше! Какое нам предстоит удовольствие!

— Надеюсь.

— Так вот как вы его балуете! — воскликнула моя мать, появляясь на пороге. — Вместо того чтобы помочь мне отучить его от этой пагубной страсти к охоте, которая чуть ли не каждый день приводит к каким-нибудь несчастьям, вы только прививаете ему вкус к ней! Послушайте, я отпущу его с вами лишь при условии, что он будет все время с вами.

— Не беспокойтесь! Я поставлю его рядом с собой.

— Только при этом условии, — проговорила моя бедная матушка, которая ни в чем не могла мне отказать, — но учтите, — добавила она, понижая голос, — если с ним случится несчастье, я умру от горя.

— Не бойтесь ничего! — отвечал г-н Девиолен. — Парень знает это дело как свои пять пальцев. Так договорились, дружок, завтра в шесть утра!