Рассказы - [24]

«Эрнест, перейдите на сторону господина Эжена».

Один из секундантов приблизился к моему хозяину, другой взял оружие, поставил противников в четырех шагах друг от друга, вложил им в руки эфесы шпаг, скрестил клинки и отошел в сторону со словами:

«Начинайте, господа».

В тот же миг противники шагнули вперед, и клинки их сошлись у самых рукояток.

«Отойдите назад», — сказал мой хозяин.

«Не в моих правилах отступать», — ответил господин Альфред.

«Хорошо».

Господин Эжен шагнул назад и встал в оборонительную позицию.

Я пережил страшные десять минут. Шпаги вились точно два играющих ужа — одна возле другой. Лишь господин Альфред наносил удары, а мой хозяин, следя глазами за его шпагой, парировал их с таким спокойствием, словно находился в фехтовальном зале. Я не помнил себя от гнева! Будь здесь слуга господина Альфреда, я задушил бы его.

Дуэль продолжалась. Господин Альфред зло посмеивался; мой хозяин был спокоен и холоден.

«Ага!» — вскричал господин Альфред.

Он ранил моего хозяина в руку: потекла кровь.

«Пустяки, — возразил господин Эжен, — продолжим».

Пот лил с меня в три ручья.

Секунданты приблизились. Господин Эжен махнул им рукой, чтобы они отошли. Его противник воспользовался этим и сделал выпад; мой хозяин слишком поздно прибегнул к защите, и теперь кровь брызнула из его бедра. Я сел на траву: ноги не держали меня.

Господин Эжен был все так же спокоен и холоден; однако губы его раздвинулись, и видно было, что он крепко сжал зубы. Пот крупными каплями стекал со лба его противника: он явно терял силу.

Мой хозяин шагнул вперед — господин Альфред отступил.

«Я полагал, что вы никогда не отступаете», — заметил господин Эжен.

Господин Альфред сделал ложный выпад; господин Эжен парировал его удар с такой силой, что шпага противника взметнулась вверх, словно он отдавал честь. На мгновение грудь его осталась открытой, и клинок моего хозяина вошел в нее по самую рукоятку.

Господин Альфред вытянул вперед руки, выпустил оружие и продолжал стоять, словно проткнувшая его насквозь шпага удерживала его на ногах.

Господин Эжен вытащил свою шпагу, и его недруг рухнул на землю.

«Вел ли я себя как человек чести?» — спросил мой хозяин у секундантов.

Они кивнули и приблизились к господину Альфреду.

Хозяин подошел ко мне.

«Поезжай в Париж и привези ко мне нотариуса; надо, чтобы он был там, когда я вернусь домой».

«Если вы думаете, что господин Альфред еще способен составить завещание, — сказал я, — то напрасно утруждаете себя: он извивается, как угорь, и изо рта у него хлещет кровь, а это дурной признак».

«Дело не в этом», — ответил он.

— Для чего же ему потребовался нотариус? — спросил я, прерывая Кантийона.

— А для того, чтобы жениться на девушке, — ответил он, — и признать ее ребенка...

— И господин Эжен сделал это?

— Сделал, сударь, и не колеблясь. А потом он сказал мне: «Кантийон, мы с женой скоро отправимся путешествовать. Я очень бы хотел, чтобы ты оставался у меня, но, видишь ли, Мари было бы тяжело видеть тебя. Вот тебе тысяча франков. Кроме того, я дарю тебе кабриолет и лошадь. Поступи с ними как тебе заблагорассудится. А если ты будешь нуждаться в помощи, обещай, что обратишься только ко мне — ни к кому другому».

И так как у меня было все необходимое, чтобы завести собственное дело, я стал возить седоков.

Вот моя история, хозяин. Куда теперь поедем?

— Ко мне домой: я закончу визиты в другой день.

Я вернулся к себе и записал историю Кантийона — точно такой, как он мне ее рассказал.

Бал-маскарад

Я распорядился отвечать всем, кто меня спрашивал, что меня нет дома, но один из моих друзей все же сумел преодолеть этот запрет.

Мой слуга доложил о г-не Антони Р... За ливреей Жозефа я заметил край черного редингота; вполне возможно, что со своей стороны владелец редингота увидел полу моего халата: прятаться было бесполезно.

— Прекрасно, проси! — сказал я громко, а про себя добавил: «Пошел бы ты к черту!»

Только любимая женщина может безнаказанно помешать вам, когда вы работаете, ибо она незримо присутствует во всем, что вы делаете.

Итак, я встал к нему навстречу, еле скрывая на лице недовольство писателя, чье уединение было нарушено в одну из тех минут, когда он особенно этого опасался; но, увидев, как бледен и расстроен мой друг, я спросил:

— Что с вами? Что случилось?

— Ох, дайте мне перевести дух, — проговорил он, — и я все вам расскажу. Впрочем, по всей вероятности, это был сон или я попросту сошел с ума.

Он бросился в кресло и закрыл лицо руками.

Я с удивлением смотрел на гостя: волосы его намокли под дождем, ботинки, колени и низ панталон были покрыты грязью. Подойдя к окну, я увидел у подъезда его кабриолет и слугу. Понять что-либо было невозможно.

Заметив мое удивление, он пояснил:

— Я был на кладбище Пер-Лашез.

— Как? В десять часов утра?

— Я приехал туда в семь... Проклятый маскарад!

Оставалось теряться в догадках, что было общего между маскарадом и кладбищем. Я смирился с этим и, повернувшись спиной к камину, принялся с хладнокровием и терпеливостью испанца скручивать между пальцами сигарету.

Когда сигарета достигла требуемого совершенства, я протянул ее Антони, зная, что обычно он был весьма чувствителен к такого рода знакам внимания.