Рассказы - [4]

Вдруг Лёшу пронзает безумная мысль. Он видел бабушкино успокоительное на столе. Бабушка постоянно принимает эти таблетки перед сном и спит беспробудно всю ночь. Это ли не спасение. Он разведет маленький кусочек такой таблетки в воде и даст выпить своей сестренке. Та ненадолго заснет, он вернется в игру, пройдет Черный лес и всё будет в порядке. Как всё просто! Лёша опрометью несется в бабушкину спальню, в мгновение смахивает с её прикроватной тумбочки пузырек с барбитуратом, ломает одну таблетку надвое и начинает измельчать её в порошок в столовой ложке. Но полученный порошок на взгляд кажется ему ничтожной порцией. К тому же он помнит, как бабушка вечно жалуется, что таблетки уж больно слабоваты, и ей всё равно приходиться просыпаться прежде времени. «А, добавлю чуть больше», — решает он, считая, что ничего страшного не случится. Его сестра немножко поспит, а к тому времени вернутся и мама с бабушкой. Зато он спокойно сможет доиграть, никто ему мешать не будет.

Он так и делает: давит еще одну таблетку, потом еще одну — слабенькие же. Разбавляет порошок водой, перемешивает кончиком чайной ложки до полного растворения, как делала ему когда-то мама, давая пить горькие лекарства, и поит свою маленькую сестру. Та смочет жидкость из ложки, смешно пускает пузыри и забавно щурится, но Леше любоваться её баловством, как он раньше это делал, некогда: его ждет игра, его ждет Черный замок на Голой скале. Засыпай скорее, сестричка, я с тобой обязательно поиграю, но только не сейчас, потом, когда будет убит последний монстр, когда будут разбиты все чудовища и отважный Ститч наконец-то ступит в тронный зал Черного замка, чтобы заполучить главный приз этой миссии — волшебный ореол Великого мага. Без него следующий этап будет невыносимо труден. И Лёша быстро укладывает обратно на подушку сестру и, даже не убедившись, что она заснула, летит обратно в гостиную, хватает джойстик и снова включается в игру. И снова вокруг него мрачный Черный лес, невообразимые уроды и его бесстрашный герой, несмотря ни на какие преграды упорно двигающийся к своей цели. Заветной. Несмотря ни на что, несмотря ни на кого. Только так можно чего-то добиться в этой жизни, только так можно выжить.

Увлеченный игрою, он даже не слышит, как хлопает входная дверь, как шуршат одеждой в прихожей бабушка с мамой, на Ститча снова стали наседать, и Лёша опять судорожно давит кнопки джойстика и резко и грубо обрывает вопрос матери «ну как вы тут?», потому что ему не до лишних слов, потому что ему ни на секунду нельзя отвлекаться, ибо враги не будут столь милосердны, чтобы герой Лёши так просто смог добраться до Черного замка. И уж конечно его не может ни на минуту оторвать даже истошный крик матери: «Сына, боже, сынок, ты что наделал?!», потому что монстров стало чуть ли не вдвое больше и появились опять разящие огненными перьями птицы, и защита Ститча почти на исходе, и Черный замок близко, и вот уже редеют опаленные ветви Черного леса, его герой почти на равнине, почти у цели, несмотря ни на что…

Возмездие

Глядя на проплывающий мимо привычный пейзаж за окном нашего автобуса, я уже начал сомневаться, правильно ли поступил, согласившись показать Диме «рыбные места» на Быстрице. Не потому, что эта горная река безудержна в своем течении, своенравна и обильна водоворотами, — это только притягивает к ней, но потому, что место, которое я так красочно расписывал ему и которым он буквально бредил последние две недели, было связано с моими давними трагическими воспоминаниями…

Мне было тогда так же, как и ему сейчас, — тринадцать. Вот уже почти полгода мы жили втроем: я, мама и он, по сути, чужой нам обоим человек. Что мама в нем нашла, для меня до сих пор остается загадкой. Часто он был плохо выбрит, неряшлив, груб с матерью.

Она познакомилась с ним в гостях, на одной из вечеринок. Прилюдно он был острослов, весельчак, что называется, «рубаха-парень»; со мной наедине — брюзга и нытик, ехидный и жестокий.

Он не понравился мне при первой же встрече. Ввалился в нашу с мамой квартиру, как в свою собственную, небрежно бросил на мои новые кроссовки свою огромную спортивную сумку, в которой, как потом выяснилось, были все его пожитки; не разуваясь, в пыльных туфлях вальяжно приблизился ко мне и больно хлопнул своей тяжелой огрубевшей рукой по плечу:

— Здоров, малец, будем теперь жить вместе, усёк? Меня звать Федором, а тебя?

Не помню, что я тогда ответил ему, но то, что сразу уловил в его глазах холодность стали и брезгливость сноба, — несомненно. Он был не тем, за кого себя выдавал, я это понял сразу же, но мысль вычеркнуть его из нашей жизни навсегда, оградить маму от этого подонка и лицемера возникла у меня намного позже.

Я не спорю, в первые дни и месяцы нашего сожительства мною двигал обыкновенный эгоизм, выраженный чувством ревности. До этого, когда мы с мамой уже год как жили одни, я и не представлял себе, что в нашу идиллическую жизнь, войдет кто-то третий, который будет нарушать наш привычный, размеренный ритм и который отберет у меня изрядную долю материнского внимания, ласки и тепла. Однако я готов был согласиться даже на это, если бы не одно «но». Это «но» и стало тем решающим аргументом, который, в конце концов, после долгих размышлений перевесил всю массу моих колебаний и привел меня к единственно верному, как мне казалось тогда, решению: убийству.