Рассказы - [46]

— Что с тобой? — спрашивает она.

Уайндэм не знает, как ей ответить. Он не знает, как объяснить ей, что конец света вовсе не эта чепуха. Конец света — это что-то совсем иное, только он не может подобрать слов.

Кстати, еще раз о жене Уайндэма.

У нее на ночном столике была еще одна книга. Ее она читала не каждый вечер, только по воскресеньям. Но за неделю до конца света она читала историю Иова.

Вы ведь помните эту историю?

Началась она так: Господь и Сатана — то есть враг рода человеческого, наверное, это более подходящий перевод — заключают пари. Они хотят выяснить, сколько дерьма сможет выхлебать самый верный слуга Господа, прежде чем откажется от своей веры. Имя слуги было Иов. Итак, они заключают пари, и Господь принимается скармливать Иову дерьмо. Забирает у него богатства, забирает у него скот, забирает у него здоровье. Лишает его всех друзей. И так далее, и тому подобное. Под конец — и эта часть всегда обескураживала Уайндэма — Господь забирает у Иова детей.

Позвольте уточнить: в данном контексте «забирает» значит «убивает».

Вы следите за ходом моих мыслей? Кракатау — вулканический островок, который некогда существовал между Явой и Суматрой. Двадцать седьмого августа 1883 года вулкан Кракатау извергся, выбросив пепел на пятьдесят миль вверх и изрыгнув пять кубических миль расплавленной скальной породы. Толчок ощущался на расстоянии три тысячи миль. Извержение спровоцировало волну цунами сто двадцать футов высотой. Представьте, как вся эта вода обрушивается на жалкие деревеньки, расположенные по берегам Явы и Суматры.

Тридцать тысяч человек погибли.

И у каждого из них было имя.

Дети Иова. Мертвы. Как и тридцать тысяч неведомых яванцев.

А что же Иов? Он продолжает разгребать дерьмо. Он не отрекается от Господа. Он держится своей веры. И вот он вознагражден: Господь возвращает ему все богатства, весь скот. Господь исцеляет его и посылает ему друзей. Господь возмещает ему детей. Обратите внимание: выбор слов чрезвычайно важен в историях о конце света.

Я сказал «возмещает», а не «возвращает».

А прежние дети? Они мертвы, ушли, не функционируют, навсегда стерты с лица Земли, как и динозавры, как двенадцать миллионов лишних людей, превращенных нацистами в пепел, как пятьсот тысяч истребленных в Руанде, миллион семьсот тысяч, уничтоженных в Камбодже, и шестьдесят миллионов, павших жертвами работорговли.

Этот Господь такой шутник.

Такой весельчак.

Вот что такое конец света, хочет сказать Уайндэм. Все остальное просто детали.

К этому моменту женщина (Хотите, чтобы у нее было имя? Она заслуживает имени, вам так не кажется?) начинает тихонько плакать. Уайндэм поднимается и идет в темную кухню за вторым стаканом. Потом снова выходит на крыльцо и смешивает джин с тоником. Он садится рядом с ней и втискивает ей в руку холодный стакан. Это все, на что он способен.

— Вот, — говорит он. — Выпей. Это помогает.

Перевод: Е. Королева

Трещина [10]

Больше всего он любил тишину и девственную чистоту шельфового ледника: усердное дыхание собак, идущих назад по собственному следу, шорох полозьев по снегу, молочно-радужный свод неба над головой. Сквозь снежную завесу Гарнер вглядывался в бесконечные ледяные просторы, расстилающиеся перед ним, а ветер кусал лицо, заставляя время от времени соскребать тонкую корочку льда с краев ветрозащитной маски; только шорох, с которым ткань маски соприкасалась с лицом, напоминал ему, что он еще жив.

Их было четырнадцать. Четверо мужчин, один из которых — по имени Фабер — лежал на санях позади Гарнера. Он был привязан и большую часть времени оставался без сознания, но иногда пробуждался из глубин морфинового сна и начинал стонать. Десять больших серо-белых гренландских собак. Двое саней. И тишина, подавляющая все воспоминания и желания, создающая пустоту внутри. А ведь он приехал в Антарктиду именно ради этого.

Но вдруг тишина оборвалась — вскрылась старая рана.

Раздался оглушительный треск, будто молния ударила в камень и расколола его пополам; лед задрожал, и собаки, запряженные в главные сани в двадцати метрах от Гарнера, взвыли от страха. Это произошло прямо на глазах у Гарнера: главные сани перевернулись — Коннелли при этом упал в снег — а затем будто огромная рука схватила их и потянула вниз, пытаясь затащить в трещину во льду. Потрясенный Гарнер еще какое-то мгновение сидел и смотрел, что будет дальше. Торчащие камнем из земли сломанные сани все приближались и приближались. И тут время словно споткнулось и резко скакнуло вперед. Гарнер развернулся и бросил назад крюк, чтобы затормозить. Крюк царапал лед. Когда он наконец зацепился, Гарнера сильно тряхнуло. Веревка натянулась, и сани замедлились. Но этого было недостаточно.

Гарнер бросил второй крюк, затем еще один. Крюки цеплялись за лед, сани дергались из стороны в сторону, один полоз поднялся в воздух. На мгновение Гарнеру показалось, что сани перевернутся и накроют собой собак. Но полоз снова опустился на землю, сани заскользили по льду, поднимая ледяные брызги, пока наконец не остановились.

Стуча зубами и подвывая, собаки жались к саням. Гарнер спрыгнул на снег, не обращая на них никакого внимания. Он оглянулся на мертвенно-бледного Фабера, который чудом не свалился в снег, а затем бросился к сломанным саням, перепрыгивая через рассыпавшийся груз: еду, палатки, посуду, медикаменты, среди которых сверкали медицинские инструменты и несколько бриллиантов — ценных ампул морфия, которыми так дорожил Макрэди.