По утрам Лена глядела в зеркало с ненавистью. Зеркало честно и без всякого сочувствия отражало скошенный подбородок, вздернутый нос, кустами какими-то растущие брови. Да, некрасива, некрасива. И ничего тут не поделаешь, разве снова родиться. Вот быть бы такой, как Паня Шпагина — первая красавица ФЗУ, сейчас за ее станком — шум, смех, всякий, кто пройдет мимо — улыбнется, заговорит. А на Лену никто не обращает внимание, разве только по делу…
Эй, Федоров, кому сдавать смену?
Вот тебе сменщик.
Я станок Игнатову не сдам, Павел Иваныч.
Это почему?
Поломает. Пусть ФЗУ кончит, тогда и к станку идет.
Не глупи, Казакова. Не век же ему тележки возить. В техкружке Игнатов занимался. В остальном, ты подучишь. Ты ведь у нас профессор по фрезерной части.
Как учить, так профессор, а как фотографа в цех звать, так Шпагину снимают. Красивых ищите?
Ревнует. А к кому ревнует? К парню?
Нет, к газете, к станку.
Ребенок, право, ребенок, — сказал мастер.
Ну, Петька, придется мне видно остаться. Лекцию тебе читать. Становись вот сюда. Вот деталь. Номер ее 6017. Работать ее надо быстро. Начинай, показывай, чему вас на кружке учили. Поправлять буду.
Грязно тут у тебя, Лена…
Стружка, тряпка — это не грязь. Во всех цехах так. Чище нельзя, не дома.
Игнатов оказался способным учеником, а Лена — «профессором», и вскоре не стало надобности в учебе после смены.
Игнатов принес газету. Заводская многотиражка писала о нем — чернорабочем, ставшим квалифицированным фрезеровщиком.
Лена прочла газету и скомкала ее.
— Как ты ни работай, лучше меня работать не будешь.
— Посмотрим.
— Разве станок мой испортишь.
— Станок-то у нас один. Да и радость не в этом.
— Верно. — Лена досадливо откинула волосы со лба. — Вот что, Петька, ты учись скорей. А я уйду с завода. Работаешь, работаешь, и никто на тебя внимания не обращает.
В расчетной ведомости, небось, обращают…
Да разве мне деньги нужны?
Боишься меня. Училась, училась, а пришел Игнатов, два месяца проработал и сделает теперь больше, чем ты.
Ты каждый день сдавай столько…
Так началось молчаливое соревнование сменщиков. Паня Шпагина, свесив ноги в черных лакированных туфельках с подоконника клуба, болтала с подругами: ненавижу его, рыжего летчика. Видеть не могу, а каждый вечер встречаюсь. Тянет. Целую и думаю: хоть бы погиб, проклятый…
Влюбилась, влюбилась, — захихикали подруги.
Вот странно, — сказала Лена, отрываясь от книжки. — Я также с Петькой Игнатовым. Не от любви. И не целовала. А ненавижу.
Влюбилась, влюбилась, — захохотали подруги.
Эх ты, принцесса от станка, — засмеялась Шпагина. — Дай-ка книжку. Так и есть. «Фрезерные станки». Брось ты эту премудрость.
Дайте мне, — сказала Лена библиотекарше, — что-нибудь поинтереснее.
Вот «Кавказский пленник». Про любовь.
Возьму, — сказала Лена. — Почитаю про любовь. Может, красивой стану.
— Петька, я хорошую книгу прочла. Сочинение Толстого «Кавказский пленник».
— Я читал эту книгу. — Игнатов снимал спецовку. — Что тебе здесь понравилось?
— А вот где о черкесах говорится, что были они бедные, а оружие у них дорогое, сверкает.
Ну?
— Думала я о нашем с тобой оружии, Петька. Грязен станок. Инструмент надо полчаса искать в тряпках, щепках. Чистить буду. На сколько сегодня?
На сто шестьдесят процентов.
И все на «отлично»?
Не все, но много. Не подсчитывали еще…
Не верь ему, Казакова, — сказал Горлов, фрезеровщик-сосед. — Игнатову счастье. Он с бракеровщицей из контрольного перемигнулся. Она ему и метит: «отлично». А деталь — хуже моей.
Не ври, — резко оборвала Горлова Лена. — Я сама смотрю. Игнатов хорошо работает. Завидки берут?
Горлов ушел.
Сплетня. Ты, Петька, не слушай Горлова. Первый шептун по заводу.
У меня, Лена, для тебя чтение. Игнатов вынул помятую газету.
Опять про тебя? «Вчерашний чернорабочий»…
Нет, Лена. Читай-ка.
Лена прочла заметку о шахте «Центральная — Ирмино», об Алексее Стаханове.
Понимаешь? — Игнатов был серьезен и весел.
Понимаю, — сказала Лена медленно, — мы не хуже угольщиков.
Думай, Лена.
Две ближайших недели Лена работала особо внимательно и напряженно. Станок шел без единой неполадки, но больше 160–170 процентов нормы Лена сделать не могла. Игнатов за это время вырабатывал 120–140 процентов, часто останавливал станок, разглядывал фрезы. Однажды, принимая смену от Казаковой, сказал: «Если интересуешься — зайди к концу смены».
Лена видела, что Игнатов взволнован чем-то важным, отказалась от театра, куда был куплен билет, и пришла в цех. Толпа рабочих и инженеров окружала станок. Гора готовых деталей высилась около станка. Прогудел гудок. Игнатов остановил станок и молодцевато поправил галстук.
Сколько? — спросил он. — Четыреста десять процентов, — ответил Гринце, начальник цеха. Лена рванулась к станку. Сразу все зашумели, заспорили. Игнатов объяснил: «им изменен технологический процесс, он режет детали не по инструкции. Увеличена скорость резания. Нужная глубина резания, при увеличенной скорости, достигается вместо двух, одной фрезой».
