Расскажи мне, музыка, сказку - [6]
Они допили молоко и встали из-за стола.
— Спасибо, Антон Антонович, — вежливо поблагодарила Наташа своего хозяина, но тот вдруг замахал на нее руками и чуть ли не закричал:
— Нет, нет! Забудь! Не называй меня Антоном Антоновичем! «Тон-Тоныч», — как, насколько мне известно, зовут своего учителя ребята из музыкальной школы, — это имя и следует употреблять здесь, в Мире Сказочного Волшебства. — И он церемонно поклонился.
Изумленно смотрела Наташа на этого удивительного человека. Нет, что ни говори, с ним каждую минуту надо быть готовой к чему-то необычному. И когда Тон-Тоныч привел Наташу на лужайку перед домиком, где, волоча за собой длинную золотую цепь, разгуливал красивый сибирский кот, она решила не удивляться.
— «У Лукоморья дуб зеленый», — стала она декламировать и заметила, что кот, остановившись, внимательно посмотрел на нее. — «Златая цепь на дубе том. И днем и ночью кот ученый все ходит по цепи кругом».
— Совершенно справедливо, — подтвердил Тон-Тоныч.— Это он. Он, действительно, чрезвычайно ученый. Во всем, что касается знания сказок, пения и вообще музыки, — ему нет равных.
— Как вас зовут? — спросила Наташа, обращаясь к коту.
— Кот Нестор, — поспешно ответил Тон-Тоныч.
— Здравствуйте, Кот Нестор, — сказала Наташа, и кот несколько раз повел хвостом из стороны в сторону.
— А что, он разве не разговаривает? — поинтересовалась Наташа.
— Почему же? — возразил Тон-Тоныч и, взяв Наташу под руку, повел к дому. — Конечно, разговаривает. Но услышать его речь можно не всегда и далеко не каждому. После того, что я рассказал о волшебниках, тебе легко, наверное, понять, что ученые коты вынуждены постоянно делать вид, будто они ничем не отличаются от тысяч и тысяч себе подобных котов и кошек. Так удобней. Как я говорил тебе, сейчас многие склонны считать все это устаревшим—и волшебства, и ученых котов, и сами сказки... Да что там! — Тон-Тоныч сокрушенно махнул рукой. — Взгляни на мою избушку. Ты видишь, она стоит на обыкновенном кирпичном фундаменте. А ведь в давние времена избушка стояла на курьих ножках и могла поворачиваться. Но в этих местах поселилось очень уж много людей, и ножки пришлось закрыть.
— Ой, — подскочила от восторга Наташа, — они и сейчас там, за этим, как его... кирпичным фундаментом?
— Нет, — сказал Тон-Тоныч. — Когда сделали фундамент, под избушкой стало несколько сыровато, и у ножек началось нечто похожее на ревматизм. Они и ушли.
— Как ушли? — поразилась Наташа.
— Так, взяли и ушли. Куриные ножки ушли по дорожке.
Вдруг Тон-Тоныч прислушался, взглянул на часы и озабоченно произнес:
— Нам пора. Поступим так: я приму вид обыкновенный, а ты — вид невидимый. Жди меня здесь.
Тон-Тоныч скрылся в избушке и мгновение спустя вновь появился, но уже одетым в обычный темный костюм, со своим неизменным портфелем в руке. Он так быстро зашагал по тропинке, ведущей от избушки куда-то в лесок, что Наташа еле за ним поспевала.
— Ты, конечно, сама этого замечать не будешь, — объяснял по дороге Тон-Тоныч, — но на некоторое время ты станешь невидимкой. Поэтому веди себя очень осторожно, а главное, не говори ни слова. Старайся, чтобы на тебя не натыкались, и вообще будь тише воды, ниже травы. Там, куда мы сейчас попадем, не любят, если замечают постороннего. Тебе все понятно?
— Понятно, — ответила Наташа, хотя не понимала ничего.
— Молодец, я вижу, мы с тобой поладим, — сказал Тон-Тоныч. — Ага, вот и карета.
На проселочной дороге стояла легковая машина и негромко пофыркивала включенным мотором.
Подойдя к машине, Наташа подумала, что она, пожалуй, и в самом деле невидимка! За рулем сидел шофер — человек одних лет с Тон-Тонычем, и судя по тому, как они поздоровались, оба хорошо друг друга знали. И вот этот человек на Наташу не обратил никакого внимания, хотя раза два взглянул прямо на нее. Усаживаясь в машину, Тон-Тоныч приоткрыл заднюю дверку, и Наташа проскользнула внутрь, где устроилась на сиденье, прямо за спиной шофера. Тон-Тоныч сел спереди, рядом со своим знакомым. От запаха бензина Наташа вдруг почувствовала, как в носу у нее защекотало, она попыталась сдержаться, но это ей не удалось; с ужасом думая, что же произойдет, если она себя выдаст, Наташа чихнула и... сжалась от страха.
— Будь здоров, — сказал шофер и повернулся к Тон-Тонычу. — Ты что, простыл?
— Да ведь у тебя бензином несет черт знает как! — невозмутимо ответил Тон-Тоныч.
— А, верно. Подтекает одна трубочка, все некогда наладить, — согласился его приятель, и машина, взревев, тронулась с места.
Сперва долго ехали по проселку, потом долго-долго по шоссе. Мелькали за окном деревья и телеграфные столбы. Но в окно Наташе как-то не смотрелось: она была невидимая, и ей казалось странным быть невидимой и при этом смотреть по сторонам.
Шумел мотор, машину слабо покачивало. Тон-Тоныч и шофер беседовали, но о чем — Наташа не слышала, да и не старалась услышать. Скоро ее потянуло вздремнуть. Скинув сандалии, она подняла на сиденье ноги и уютно свернулась калачиком. Некоторое время она вспоминала свой дом, маму, папу и брата, затем подумала, что это все-таки очень грустно— быть совсем невидимой и вот так ехать и ехать, а куда — неизвестно, даже спросить ничего нельзя... С такими мыслями Наташа задремала.
