Расскажи мне, музыка, сказку - [5]
изогнутые сучья. «Сюда бы еще тот пень, который топорщил зеленые замшелые усы», — подумала Наташа, — подумала и в тот же миг вспомнила и прогулку в парке, и беседку, и встречу с Тон-Тонычем, и его обещание... Значит, волшебство свершилось? Она легла спать у себя дома, а проснулась вот в этой горнице — разве это не волшебство?
Мысли у нее побежали одна быстрее другой, стали путаться, мешаться, и не успела Наташа привести их в порядок, как дверь отворилась и вошел...
Ну конечно, кто же другой? Вошел Тон-Тоныч, бородатый, веселый, с круглой бархатной тюбетеечкой на голове, одетый в длинный пестрый халат.
— Приветствую тебя в своих владениях, о синеглазая!— произнес он нараспев своим странным глуховатым голосом и, приложив руки к груди, низко поклонился. Наташа, сидя в кровати, тоже поклонилась, хотя и понимала, что у нее это не выглядит так торжественно.
— Тебя разбудила музыка? — продолжал Тон-Тоныч. — Что-то мои музыканты чересчур разыгрались с утра пораньше. Внимание! — обратился он неизвестно к кому и начал дирижировать.— Диминуэндо!.. Так... хорошо... Пиано... пианиссимо...
Музыка стала стихать и умолкла с последним взмахом его руки.
— Чудесно. Теперь пусть поют они, — сказал Тон-Тоныч, глядя на щебечущих птиц и открывая пошире окно. — А эта компания тебе не мешала спать? — спросил он и указал на чудовищ, которые были на стенах. — Нет? Прекрасно! Хотя они у меня и послушные, но, бывает, срываются со своих мест и начинают куролесить. Угомонить их тогда совсем не просто.
Пока он говорил, Наташа натянула платье, сунула ноги в сандалии, встала и даже успела прибрать постель.
— Молодец, — похвалил ее Тон-Тоныч. — За избушкой— ручей с ключевою водой. Умоешься — и милости прошу к столу.
До чего приятно плеснуть на заспанное лицо родниковой водицей, ткнуться носом в льняное полотенце; а потом сесть к столу, на котором уже лежат и дожидаются тебя крутобокие помидоры — ярко-красные, такие спелые и тугие, что лишь коснешься зубами — и брызнет сок во все стороны; лежат огурцы — ровные, гладкие, с холодными капельками влаги поверх зеленоватой вощеной кожицы; выстроились картофелины в мундирах и дымятся паром, еще неостывшие, будто они вот только что выкатились из горячего сражения и все не могут отдышаться; и стоит кувшин парного молока, прикрытый половиной круглого обдирного хлеба... Давно же Наташа не ела с таким аппетитом! Но, признаться, до Тон-Тоныча ей было далеко: тот отправлял в рот чуть ли не по целой помидорине, картошку лишь разок-другой перекидывал с руки на руку — и вот уж она очищена, а вот уж ее и нет! При этом он все время говорил, да такое говорил, что Наташа, заслушавшись, забывала жевать. Тогда Тон-Тоныч вставлял: «Ты ешь, ешь. Слушать слушай, а есть не забывай», — и продолжал говорить дальше.
— Это прежде было много волшебников, — рассказывал Тон-Тоныч. — На одну и ту же округу иногда приходилось по два или три волшебника, и это было очень неудобно. Решил ты, например, совершить волшебство, сотворил все как полагается, по правилам, а чары не действуют. Что такое, думаешь? Заглянешь в магию, полистаешь — может, забыл что-нибудь? Нет, все правильно. В чем же дело? Оказывается, неподалеку твой сосед-волшебник тоже принялся за работу, и одни чары создают помехи другим чарам. Как в радиоприемнике: включаешь, хочешь слушать музыку, но тут тебе вместе с музыкой еще и объявления передаются, а в общем, ни того, ни другого толком не слышно.
Так о чем это я? Да, волшебников было много, но потом число их стало уменьшаться. Стали они исчезать подобно африканским львам. То ли в природе что-то изменилось, то ли изменились сами люди, но только волшебников сейчас на свете считанные единицы. В волшебства теперь почти никто не верит, хотя волшебные сказки слушают и читают с удовольствием. Скажу тебе по секрету, в наше время просто невозможно быть только волшебником и не иметь второй профессии. Представь сама: спросят меня, чем я занимаюсь, а я отвечу: «Волшебник, волшебства совершаю». Люди примут мой ответ за шутку или сочтут меня ненормальным. Чтобы этого не происходило и чтобы мы, волшебники, могли на досуге предаваться своему занятию, многие из нас находят себе какое-нибудь дело, которое по своему духу близко к волшебству. Вот я, как тебе известно, избрал музыку. Музыка, подобно стихам или картинам, подобно всему, что зовется словом «искусство», — тоже волшебство. Многие музыканты, поэты, писатели, художники, артисты — настоящие волшебники, способные творить чудеса. И если хочешь знать, то я, например, не уверен, что выглядит большим волшебством: получить мороженое, появившееся неизвестно откуда, или оказаться там, где оживают... дела давно минувших дней, преданья старины глубокой. Как по-твоему?
Наташа отвечать не могла, так как рот ее был полон, поэтому она закивала головой, что означало приблизительно следующее: шуточку с мороженым я помню, это было очень здорово, но теперь дела давно минувших дней мне в тысячу раз интересней. Тон-Тоныч точно так ее и понял.
— Очень хорошо, — сказал он, с хрустом отгрыз пол-огурца и многозначительно добавил: — Скоро как раз этими делами мы и займемся.
