Рассказ о говорящей собаке - [48]

— Мать, это новый Люсин учитель! — сказал Люсин папа, кивнув в мою сторону с той же едва уловимой усмешкой.

Я встал и, шаркнув ногой, поклонился «Пульхерии Ивановне», как мысленно я окрестил Люсину маму.

— Худенький какой! — сказала Люсина мама, обращаясь не ко мне, а к мужу. — Ты уж, отец, сам обо всем договаривайся с ними, у меня варенье варится.

Она удалилась. Люсин папа сказал:

— Как вас зовут, молодой человек?

— Леонид.

— А по батюшке?

— Сергеевич!

— Так вот-с, Лёня, — сказал Люсин папа, играя золотой цепочкой своих жилетных часов, — готовить Люсеньку вы будете по всем предметам, то есть русский, арифметика и закон божий.

— И закон божий?! — вырвалось у меня.

— А почему, Леня, вас так пугает закон божий? — подозрительно прищурился Люсин папа.

— Не пугает, но она же у вас, наверное, знает основные молитвы?

— Нетвердо. Хотелось бы, чтобы и Ветхий завет… в общих чертах. Таинства непорочного зачатия можете не касаться… в подробностях.

О материальной стороне мы договорились быстро, потому что Люсин папа просто продиктовал мне свои условия: заниматься ежедневно, кроме воскресенья, получать я буду столько-то в месяц. Сумму Люсин папа назвал вполне приличную, и я подумал, что быть учителем очень выгодно.

Вдруг в комнату впорхнула черноглазая девчушка в коротком платьице, с загорелыми крепкими ножками в ссадинах и царапинах, с белыми бантами в косичках. Двумя пальчиками она держала в вытянутой руке черно-желтую (как георгиевская орденская лента), свежепойманную бабочку.

— Познакомься, Люсенька, это твой учитель! — сказал Люсин папа, — его зовут Лё… (тут он запнулся) Леонид Сергеевич. Подойди, деточка, к ним, поприветствуй!

Люся приблизилась ко мне, и, не выпуская из пальцев орденоносную бабочку, сделала мне книксен.

— Леонид Сергеевич, скажите пожалуйста, — сказала она, изучающе глядя на меня в упор, — почему у бабочков нет детей?

Я ответил, надо признаться, не очень изобретательно:

— Потому что им некогда с ними возиться!

— А почему им некогда возиться?

— Потому что надо летать, добывать себе пищу.

— А зачем им пища? У них же зубков нету!

— Они питаются особой пищей.

— Какой?

А какой пищей, в самом деле, питаются бабочки? Я чуть покраснел, и Люся это заметила. В глубине ее черных глаз зажегся огонек, как мне показалось, такой же, как у ее папы, скептической усмешки. Но тут в наш разговор с Люсей, на мое счастье, вмешался именно он, Люсин папа.

— Потом, доченька, все узнаешь у своего учителя. Отпусти насекомое и ступай пока играться!..

Послушная Люся выпустила бабочку. Бабочка подлетела к окну и, треща крылышками, забилась о стекло. Я поднялся и стал прощаться.

II

На следующий день в точно назначенный час мы уединились с Люсей в ее комнате. Она уселась за низкий столик, я устроился в мягком кресле напротив. Начать я решил с русского языка.

— Какие стихи ты знаешь?

— «Птичку божию».

— Ну-ка, прочти!

Люся, глядя на потолок, стала проникновенно декламировать:

Птичка божия не знает

Ни заботы, ни труда,

Хлопотливо не свивает

Долгосвечного гнезда…

— Нужно говорить «долговечного», Люся, а не «долгосвечного».

— Почему долговечного?

— Потому что так Пушкин написал!

— А мне больше нравится, когда долгосвечное гнездо!

— Мало ли что тебе нравится! Надо учить стихи так, как они написаны. Прочти еще раз.

Люся вперила свой взор в потолок и с той же проникновенностью продекламировала:

Птичка божия не знает

Ни заботы, ни труда,

Хлопотливо не свивает

Долго… свечного гнезда!

Я остановил чтицу и сказал строго:

— К завтрашнему дню ты выучишь «Птичку» заново и будешь говорить «долговечного», а не «долгосвечного». (Тут черные загадочные Люсины глаза сердито сверкнули.) А сейчас займемся арифметикой. Сколько будет два и два?

— Четыре.

— А два и три?

— Пять.

— А пять и два?

— Семь.

— Молодец! Пять и три?

Люся вдруг задумалась. Потом сказала шепотом:

— Пять и три не складывается!

— Как это — не складывается? Ну-ка, подумай еще!

Она подумала и, покачав своими бантами, повторила упрямо!

— Не складывается.

— У тебя есть кубики?

— Есть.

— Давай их сюда.

Она взяла коробку с кубиками и выложила их на стол.

— Отсчитай три кубика и отложи их в сторону.

Она отсчитала и отложила в сторону три кубика.

— Теперь отсчитай и отложи в другую сторону пять кубиков.

Она отсчитала и отложила пять кубиков.

— Теперь смешай обе кучки.

Она смешала.

— Сосчитай, сколько получится.

Она сосчитала и сказала:

— Восемь кубиков.

— Ну сколько же будет пять и три?

Белые банты снова замотались у меня перед глазами.

— Не складывается!

— Ты же только что сложила кубики!

— Кубики складываются, а цифры не складываются!

Нарочно она, что ли? Я вынул из кармана носовой платок и вытер пот, выступивший на лбу. Люся взглянула на меня искоса и аппетитно зевнула.

— Ты устала?

Она кивнула головой.

— Тогда на сегодня хватит!

III

Так начались мои двухмесячные муки. Нет, она не была тупым, дефективным ребенком, она капризная, своенравная девочка. Наверное, опытный, умный педагог сумел бы подобрать ключик послушания к ее вздорной натуре, но я… эта маленькая садистка играла со мной, как кошка с мышонком! Сегодня прочтет «Птичку» правильно, назовет гнездо «долговечным» — я в душе торжествую победу. Но завтра гнездо снова становится «долгосвечным».