Рассказ лектора - [137]

— Я ж про молодежь, — не унимался Акулло, — из-за нее кто, на хер, почешется?

«Я, Тони, — подумал Нельсон, — герой рабочего класса[209]». Он открыл было рот, да ничего и не сказал. Он знал, что Акулло не нуждается в деньгах, которые платит университет, потому что весьма успешно зарабатывает лекциями. За пятнадцать тысяч долларов

выступление плюс гостиница, плюс дорожные расходы он со слезой в голосе повторял свою покаянную статью в «Нью-Йорк тайме мэгазин» перед сочувственной консервативной аудиторией в торговых палатах и финансовых клубах по всей Америке. Кульминация каждого вечера наступала, когда Тони, как Роберт Макнамара, кающийся перед ветеранами вьетнамской войны, просил прощения у каждого писателя, поэта и драматурга за причиненный литературе ущерб. «В качестве компенсации, — говорил Тони, — я не успокоюсь, пока каждый пацан в Америке не научится любить литературу, как я сам». И все же, несмотря на явную рисовку и саморекламу, Акулло был несомненным любимцем студентов.

— Ну, Тони, — выдавил наконец Нельсон, — тебе, наверное, придется вести их своим безупречным примером.

— А ну тебя в жопу. — Тони благодушно хлопнул Нельсона по плечу и повернулся прочь. — Позже, paisan[210]. Пойду учить этих раздолбаев читать и писать.

— Эй, paisan! — крикнул Нельсон, когда Акулло уже вклинился в студенческую толпу. — Неужто так трудно надеть долбаный блейзер?

Тут Нельсон остановился как вкопанный. Стройная, довольно стильная Линда Прозерпина на ходу помахала ему сигаретой, и Нельсона кольнуло что-то такое, чего он не испытывал с тех пор, как ушла Бриджит. Он долго провожал взглядом Линду, любуясь, как колышется ее юбка. Внутренний голос говорил: догони ее и пригласи на ленч. Однако Нельсон еще не успел открыть рта, как по спине его пробежал холодок: он больше не доверял вкрадчивым голосам на площади. Он посмотрел под ноги и увидел, что стоит на забетонированной трещине, из которой в ночь пожара вырывались пламя и пар. Нельсон дошел по ней до края мостовой. Дальше начинался газон. Студентов на площади оставалось совсем мало.

Нельсон взглянул на часы: почти восемь. Студенты вливались в двери учебных корпусов. Площадь опустела. Нельсон обернулся сперва через одно плечо, потом через другое, потом машинально поднял глаза к пустому небу, где когда-то торчала башня. И ступил на траву.

Справа от него была временная университетская библиотека — два больших трейлера на траве, на месте бывшей Торнфильдской башни; Нельсон едва смел глядеть в их сторону. Библиотека Мидвестерна теперь состояла главным образом из журналов, кое-какой классики в изданиях «Харбриджа» и старых томов, пожертвованных спонсорами. Единственное, что в новой би-блиотеке представляло научную ценность, это собрание Джеймса Хогга (включая все три тома редчайших «Войн Монтроза») — самое полное за пределами Эдинбурга и Глазго. Компания обещала отстроить и укомплектовать новую библиотеку, однако в последнее время наверху все чаще заговаривали о дистанционном обучении, богатстве онлайновых ресурсов и «вообще, кто теперь читает книги?». Нельсон подозревал, что библиотечный бюджет потратили на покупку франшизы в НФЛ, но ему не по чину было рассуждать о деньгах.

Сейчас он стоял один. У его ног на месте бывшей стеклянной крыши книгохранилища зеленела V-образная выемка. После того как пожар потушили и рассеялась гарь, университет нанял компанию по ликвидации ядовитых отходов, чтобы выкачать из земли горелое месиво, которые было когда-то одной из величайших библиотек Северной Америки. Потом черный остов старой библиотеки снесли. Кирпичи бульдозерами сгребли в провал, навсегда похоронив старое книгохранилище. Тела Виты Деонне и Слободана Ямисовича так и не нашли.

Нельсон очень редко приходил сюда, и только исключительно днем. Всякий раз он ощущал под ногами гул, как будто в книгохранилище что-то ворочается. И только здесь он ощущал фантомную боль в утраченном пальце, электрическое покалывание без всякого намека на жар. С последствиями своих поступков более чем годичной давности Нельсон сталкивался каждый день; однако лишь здесь, над шестью этажами земли и обгорелого кирпича, он позволял себе думать о том, что случилось в башне в пасхальную ночь. И все равно не приходил ни к какому заключению, только к вопросам без ответа. Вита — мужчина или женщина? Одно существо или два? Разумеется, эти-то вопросы она и ставила в своих работах, именно их, по ее замыслу, следует задать себе всякому думающему человеку. Вита, Робин Брейвтайп и серебристый дух — грани одного существа? Или дух — сам по себе? Действовала ли Вита под его влиянием? Дух ли так подстроил, чтобы Нельсон потерял палец накануне Хэллоуина? Был ли Нельсон лишь проводником для сверхъестественных сил? Или его честолюбие высвободило нечто, обитавшее в старой библиотеке, — не призрак, но дух хаоса, раздора, некий дух отмщения за отринутых писателей в Собрании Пул?

Сон разума, подумал Нельсон, рождает чудовищ. И тут же отогнал изречение прочь, не желая даже в свете дня доводить мысль до логического конца. Он не хотел знать, кто чудовище.