Рассказ 77 - [151]

Но вдруг всех удивил Отар Шотович. Он сорвался с кровати и почти закричал на Саньку:

— Плохой твой сказка, глупый! Хочешь настоящий сказка, наш кавказский сказка?!

— Давай, — с готовностью улыбнулся Санька.

Отар Шотович пробежался по комнате из одного конца в другой, стукнул себя кулаком по груди:

— Клянусь матерью, правда, а не сказка! Как там у вас? В одном царстве, в другом государстве жил человэк. Все у него было! Дом двухэтажный на восемь комнат? Был! Двор, выложенный кафелем, был? Был! Две машины, «Волга» и «Жигули», в гараже стояли? Стояли! Сад и виноградник за домом рос? Рос! Море и горы у человека были? Были! А чего же не было у него?! Может, дэнег? Были и дэньги! Знаешь сколько?!

— Сколько? — поднялся на койке Санька.

— Одному неделю, дарагой, считать — не пересчитаешь!

— Н-н-д-а-а, — вздохнул Санька.

— Так что же делать мне дальше, отвэчай?! Как жить?! — опять по-тигриному заметался по комнате Отар Шотович. — Вот сказка! Настоящий сказка.

Матвей, глядя на Отара Шотовича, даже маленько трухнул. А тот продолжал нападать на Саньку:

— Отвечай, клянусь родытэлями!

— А что отвечать? — вертелся Санька. — Живи себе, не тужи.

— Глупый ты, — махнул на него рукою Отар Шотович. — Нэ тужи! Нэ тужи! Что значит — нэ тужи?!

Он отошел от Саньки, упал на койку и закрыл голову подушкой.

— Чего ты пристаешь к человеку? — стал ругать Саньку Матвей. — Может, у него правда горе.

— Мне бы такое, — продолжал хорохориться Санька.

— Ладно, спи ты, — уже по-настоящему прикрикнул на него Матвей и выключил свет. Но он сам тоже никак не мог понять заботу Отара Шотовича. Действительно, все есть у человека — живи себе и радуйся. Ведь, куда ни кинь, везде одни и те же разговоры: чтоб все у всех было. Так чего волноваться, об чем переживать?! Или, может, Отар Шотович все это спьяну? Да и прихвастнул он, наверное, насчет денег.

Мысль эта Матвею понравилась, он перестал думать об Отаре Шотовиче и наконец уснул, заботясь уже лишь о завтрашнем трудовом дне.

…Закончили они торговлю в четверг к обеду. У Матвея оставался всего один мешок, и он вначале с сомнением, с опаской, а потом все смелее объявил с утра новую цену — четыре рубля. По три килограмма, как в первый день, теперь, понятно, никто не заказывал. Да Матвей на это особенно и не надеялся. Брали по полкилограмма, а то и вовсе по одной, по две луковки. Но все-таки брали, и часам к двенадцати Матвей вытряс из мешка легкокрылую золотистую шелуху. Деньги, вырученные за этот последний мешок, показались ему чем-то роднее и дороже всех остальных, и Матвей даже положил их в отдельный карман, решив истратить на подарки жене и дочери.

Пока он мотался по барахолке и ларькам, выбирая для Таньки капроновые безразмерные колготки и кружева (был ему такой заказ), а для Евдокии по собственному разумению кофту и особый, гнутый до полного круга гребешок, Санька и Отар Шотович тоже рассчитались со своим товаром.

Все вместе они сошлись возле автомата с газированной водой. Правда, Саньку вначале ни Отар Шотович, ни Матвей не признали. Объявился он в новенькой морской форме, в здоровенной фуражке с кокардою и всевозможными плетеными галунами. На ногах у Саньки были меховые скрипучие ботинки, а на руках, должно быть для особого форсу, кожаные, утыканные со всех сторон кнопками-защелками перчатки. Отар Шотович и Матвей повосхищались Санькиным нарядом, похвалили его, заставив Саньку даже пройтись вокруг автомата с водой.

Потом, перебивая друг друга, они начали договариваться насчет отъезда и насчет того, чтоб на прощанье посидеть всем вместе немного у цыгана. Сошлись на том, что Санька поедет на вокзал за билетами, а Отар Шотович и Матвей отыщут цыгана, передадут ему деньги и попросят организовать все, как следует. Для начала они скинулись по двадцатке, решив, что пока хватит, а там дело само покажет.

Цыгана Матвей и Отар Шотович отыскали возле центрального входа. Он как раз разгружал с каким-то мужиком громадные, окованные по углам ящики. Выслушав Матвея и Отара Шотовича, он сразу загорелся, забрал деньги и пообещал:

— К пяти часам все будет готово.

Матвей и Отар Шотович заикнулись было насчет помощи, но цыган решительно замахал руками, мол, он с Катей все организует, не первый раз. Настаивать дальше было как-то неловко. Получалось, будто Матвей с Отаром Шотовичем не доверяют ему, а они ничего подобного даже в мыслях не держали.

Для порядку постояв с цыганом еще минуту-другую, потолковав о сегодняшнем базаре, о ценах, о торговле, они разошлись каждый по своим делам, пообещав явиться к назначенному времени.

Матвей пришел без четверти пять. Все уже были в сборе. Хозяин и Отар Шотович выжидающе курили в прихожей, а Санька как угорелый мотался из кухни в большую комнату, где Катя заканчивала накрывать на стол. Матвей, сняв возле порога сапоги, ради любопытства тоже заглянул туда — и ахнул. Посреди комнаты стоял длинный раздвижной стол, а на нем — чего твоей душе угодно! Куда там Санькины сказки про Сингапур и миллионершу! В самом центре, будто взявшись за руки, стояли пять бутылок белоголовой, прозрачной «Экстры» и три пузатенькие бутылки коньяка. Справа и слева к ним жались две глубоченные миски, из которых, победно подняв вверх лапы, выглядывали зажаренные то ли с яблоками, то ли со сливами утки. В мисках и тарелках поменьше Матвей обнаружил всевозможные салаты под майонезом и сметаною, нарезанную ровными ломтиками ветчину, голландский сыр, копченую селедку, залитую подсолнечным маслом и посыпанную зеленым луком. В блюдечках с одного края стола и с другого искрилась, играла под ярким светом люстры икра — то нежно-красная, то черная, маслянистая. Кажется, положи ее в рот — и она тут же растает от одного твоего дыхания. И еще много всякого добра разглядел Матвей на том столе — от редкой темно-коричневой колбасы до свежих огурцов и посыпанных сахарной пудрой лимонов. Уже при Матвее Катя примостила по краям пять цветастых одинаковых тарелок, разложила ножи и вилки и осторожно вынула из буфета высокие тоненькие рюмки, Санька, пролетая мимо, схватил одну, крутанул пальцем по венчику и поднес к Матвеевому уху: