– Разъяснить?.. Что разъяснить?.. Мстить за то, что я несчастна, а она счастлива!.. Мстить!!. Ах, но и взрыв этой любви к тебе, и это желание обладать тобою – всё это мщение!..
Голос её стал дрожать от слёз.
– Не могу я, Коля, не могу! Мне всё это гадко, гнусно! Мне вдруг представилось, как там на даче, одна, плачет Варенька… Нельзя наслаждаться счастьем, если из-за тебя мучаются… Не могу, не могу! Я ведь, Коля, испытала положение Вареньки… Правда, я была в худшем положении, но всё же… жаль Вареньку!.. Воротись к ней, Коля. Воротись, ты её любишь… Ты с ней будешь счастлив… Она может любить тебя, несмотря на моё страдание, а я хочу, но не могу, потому что… потому что мне всё чудятся её всхлипывания!.. Вот тут как будто кто-то терзается, и рыдает, и протягивает руки… Воротись, Коля, к ней! Воротись!..
Она не могла продолжать и заплакала. Ракович прильнул к её рукам.
– Нет, нет! – шептал он. – Никогда! Всегда твой, Катя!
Она взяла его за голову и горячо поцеловала в лоб. Ему показалось, что она колеблется. Но, поцеловав его ещё раз, она твёрдо произнесла:
– Прощай, Коля! Завтра уеду.
– Как… Завтра?
– Прощай!
– Катя, это тоже мщение!..
– Да, конечно. Я мщу и ей, и тебе… Но это высшее мщение.
– Катя!
– Оставь меня, Коля. Довольно.
XXIII
На другой день, когда Кривцова, поручив артельщику чемодан, ходила по платформе Николаевского вокзала, бледная и задумчивая, и когда уже второй звонок пригласил пассажиров занимать места, она на повороте встретилась с Варенькой. Варенька была одета очень нарядно, её глаза сияли радостью, и лицо у неё было счастливое. Красные губы, с чуть заметными усиками, приветливо улыбались, и она стремительно протянула Кривцовой обе руки. Та пожала их и тоже улыбнулась – торопливой улыбкой.
– Уезжаешь? – спросила Варенька.
– Как видишь…
– Я была у тебя… Но мне там говорят – только что выехала – на Николаевский вокзал… Спешу как угорелая… И вот застала!.. Катя, мне тебе хотелось сказать… Отойдём в сторону… Мы ещё успеем…
Они немного посторонились.
– Катя… Я сознаю… Я перед тобою очень виновата… Очень! И ты, Катя… благородная и добрая!.. Прости меня, прости меня! Вот всё, что я хотела тебе сказать!.. Вот…
Она посмотрела на подругу влажными глазами.
– Ну, поцелуемся, – сказала Катя, смущённо улыбаясь.
Варенька быстро заключила её в объятия и нежно и крепко поцеловала в губы.
– Катя! – шептала она. – Добрая! Он мне всё рассказал… Я просто не верила… не хотела верить… Знаешь… Ах, добрая, добрая!
Раздался третий звонок. Пассажиры, не успевшие ещё сесть, бросились со всех ног. Платформа вдруг опустела.
Варенька испуганно оглянулась и с силой потащила Кривцову за руку. Артельщик делал ей знаки головой, стоя у вагона второго класса.
– Ах, Катя, ты опоздаешь… Скорей, скорей! – кричала ей подруга. – Прощай, милая!
Кривцова, однако, успела занять место. Поезд тронулся. Она смотрела из окна вагона на Вареньку, которая шла по платформе и махала ей платком. Она хотела ответить тем же, но вдруг заметила на её полном лице выражение радостного торжества. Тогда она побледнела и откинулась на спинку кресла.
Поезд двигался между тем всё скорее и скорее.
