Расплата - [6]

XVI

Варенька посмотрела на неё испуганными глазами.

– Ты его до сих пор любишь?

– Если б я его никогда не любила!! – с тоской вскричала Кривцова.

– Да, было б лучше… – заметила молодая женщина. – Но конечно, это твоё право… Но дай же и мне сказать несколько слов, прежде чем отвечать на твой странный вопрос…

– Говори.

– Ты слишком превозносишь Николю, – начала Варенька. – По-твоему, Николя – какой-то агнец невинный. Ты ослеплена им и ничего не видишь в нём, кроме миловидности. Но он человек и довольно реальный. Конечно, его надо раскусить… Я ведь вот тоже думала о нём, как о чём-то прекрасном и детски-незлобивом… Но теперь не думаю… И может быть только реальному отношению к нему я обязана тем, что он меня не бросил и не бросит… Николя – человек, который любит себя и больше никого… У него счастливая наружность… Это подкупает; но это не обеспечивает… Тебе нужны факты? Изволь. Я никому никогда не сказала бы… Но тебе надо сказать. Моя жизнь едва ли может быть названа счастливою. В прошлом году он два раза отвратительно обманул меня. В Петербурге так легко прятать концы! Можешь себе представить, ко мне ходила брать уроки одна девочка… Тут есть бедная чиновная семья, и я сама предложила заниматься, чтоб как-нибудь помочь ей… Девочке было не более пятнадцати лет… хромоногая дурнушка… И вот Николя соблазнился на неё и увлёк дуру… Что всего возмутительнее, так это то, что с него как с гуся вода! Сейчас наивность и откровенность – признался во всём… В другой раз он затеял большую игру… Писал стихи и взбивал волосы как подобает поэту… Меня это встревожило, и я невольно стала следить… Действительно, оказалось, что он завёл связь с одной барышней – я в папироске нашла записку… Опять как с гуся вода. Барышню стал бранить и быстро забыл… Молодых горничных я не держу. Но можно сказать, что я смотрю на добродетельность мужчины со слишком бабьей точки зрения… Хорошо. Вот другие факты. Ты говоришь, он способен на геройские дела, Небольшого героизма от него требовали – дать приют одному человеку на два дня. Отказал наотрез… И притом сухо, с какой-то старческой трусливостью. Затем…

– Довольно, Варенька! – сказала Кривцова. – Ты его не любишь…

– С чего ты это взяла? – сердито спросила Варенька. – Нет, я его люблю. Но люблю таким, каков он на самом деле… Я его не наряжаю в идеальные костюмы и требую от него немногого… Я хочу, чтобы он был мой – и только… На него я постоянно смотрю сверху вниз и не даю ему забываться… Положительной подлости он не сделает, и с ним можно спокойно прожить век, если держать его в руках…

– Но ты его совсем не уважаешь!..

– Уважать Николю! Если б я стала уважать его, он на другой день бросил бы меня… Хха! Ну, а ты его уважаешь?.. Ты знаешь, я с ним даже никогда не ссорюсь, хотя у него бешеный характер, и он может злиться как обезьяна… Если бы я стала ссориться или показала бы вид, что меня волнует его гнев, я утратила бы над ним власть… Потом… Я слежу за каждым его шагом и так изучила его лицо и глаза, что могу угадывать все его мысли… Когда он замышляет что-нибудь некрасивое, я уже знаю и принимаю свои меры… Вот таким путём поддерживаю я кое-как наше равновесие… Но это очень трудно.

– Однако, Варенька, – сказала Кривцова с насмешливой улыбкой, – ведь это всё доказывает только, что Коля послушное орудие в твоих руках… что также легко ты могла удержать его тогда от подлого дела… внушить ему…

– Что внушить? – перебила её Варенька с загоревшимися глазами. – Нечего было внушать! Ты идеалистка, не знаешь жизни! Ты думаешь, так вот он, «этот странный, милый человек», и бухнул мне, при первом же знакомстве, что он соблазнил тебя… Нет, он это тогда скрыл. А уже потом рассказал, когда наш узел был завязан, и когда приходилось выбирать, кому из нас гибнуть – тебе или мне… Послушное орудие!.. Да если на то пошло, так я тебе скажу, что пожертвуй я тогда собою, ты бы всё-таки не удержала его… Ты на нею молишься, а на него молиться нельзя… Только я одна могла любить его и могу любить и буду любить… У меня такая натура… Мужская, что ли… Человека с твёрдой волей, который был бы выше меня, я не потерплю возле себя… Вот почему я никому не отдам моего Николю.

XVII

Кривцова была смущена. Чувствовалась доля правды в словах Вареньки, как ей казалось. Но… неужели можно любить, презирая? Неужели Ракович – такое бездушное существо? Неужели эти прекрасные глаза и сегодня опять лгали как всегда? Она молчала и терзалась. На её лице неровными пятнами выступил румянец. Кому же мстить и как мстить? И имеет ли мщение смысл? Былое ушло куда-то назад, в мрак забвения. Там толпились бледные призраки, облики пережитых страданий, неясные, расплывающиеся, готовые исчезнуть в робком сиянии какого-то нового тёплого чувства. Был момент, когда ей хотелось преклониться пред совершившимся, – пред этим зданием, воздвигнутым на развалинах её лучших надежд. Ей хотелось протянуть руку Вареньке и сказать с горячим увлечением, что она её прощает. Но вдруг где-то, в тайнике её взволнованной души, блеснул луч другого света. Он никогда не погасал, хотя часто ненависть и горе заслоняли его подобно теням. И вот теперь он ярко отразился в её глазах. Вся её фигура преобразилась, она встала и, глядя на Вареньку, с выражением странной величавости и презрения, громко сказала: