Расплата - [5]
4
Заметив, что собеседник колеблется, прапорщик Гривцов рывком поднялся со стула.
- Большевики в Москве уже восьмой месяц у власти! Этого мало? Маленькие запухшие глазки его сделались колючими и злыми. - Вы видите, я ношу погоны, не боюсь. Это означает, что большевики в Тамбове еще бессильны. Не могут арестовать даже одного офицера! Их тут кучка, а левых пустобрехов мы не боимся!
Собеседник тоже встал, но сделал это с видимой неохотой. Он был на целую голову выше прапорщика и заметно старше годами. Глухо, недовольно спросил:
- Значит, я один поведу унтеров в казармы?
- Что? Взвод гвардейцев дать в подкрепление? - Прапорщик явно издевался.
- А коли мы не попадем к обеду? Останемся без оружия?
- Повторяю: оружие возьмете легко. В военкомате есть свой человек. Он тебе точно скажет, когда у красноармейцев обед.
- Кто этот человек?
- Он тебя сам найдет. Будь в военкомате среди мобилизованных, и все... Вот возьми пачку папирос, угощай своих пьяных унтеров. После самосада эти папиросочки покажутся им царским лакомством. А теперь иди, готовься. Да зайди доложи Кочаровскому, что ты готов. Он пошлет человека в казармы.
Едва за дверью скрылась сутулая спина, прапорщик сел, откинулся к стене, закрыл глаза.
Когда-то улягутся бури? Когда-то вернется он в отчий дом с пестрыми, как девичий сарафан, ставнями и возьмет из рук отца ключи от добротных рубленых амбаров и конюшен?
Когда-то! А сейчас не время думать об этом! Нужно торопиться, торопиться!
Гривцов поправил ремень. Осмотрел - словно на прощанье - небольшую, с одним оконцем комнатушку, в которой прожил несколько дней... Завтра вместе с обещанной должностью генеральского адъютанта он будет иметь и шикарную квартиру в центре Тамбова.
Стук в наружную дверь насторожил его. Кажется, никто больше не должен приходить. Гривцов тихо подошел к двери, прислушался. Кроме голоса хозяйки - еще один женский голос.
И вспомнил знакомый с самого детства кроткий грудной голос Маши Олесиной. Гривцов не знал, почему всегда его влекло к этой тихой, замкнутой дочке батрака, прятавшейся от людских глаз в своей саманной конурке. Казалось, что Маша прячет в себе какую-то большую тайну. Эту тайну ему так и не удалось открыть, хотя он долго и старательно подкарауливал дочку батрака на кривушинских сенокосах. Ее словно охраняло провидение - каждый раз она шла по другой дороге. Но теперь ей не уйти от него, их дороги сошлись. От имени мужа вызвал... "Хоть этим отомщу Ваське Ревякину". Он самодовольно ухмыльнулся и распахнул дверь.
- А-а! Маша! Здравствуй! - И в упор смотрит в ее грустные, бездонные глаза.
- Здравствуй, Тимофей Сидорыч. А где же Вася?
- Наскучала? Потерпи, Машенька... Все расскажу, как вернусь. Сейчас мне очень некогда.
- Да разве не он сам с Феклой наказывал? Что случилось-то? Скажи, ради бога! Не пужай...
- Ничего, ничего, успокойся. Два дня назад я случайно видел его в Козлове. К вечеру он, возможно, приедет, если... - он замялся, кашлянул, - если его не арестуют в Козлове. Зря он с большевиками путается. Я все узнаю и вечером расскажу. Жди меня. Ну, как там, в Кривуше?
- Да все на месте стоит.
- Отец мой как?
- Да что ему подеется?
- Ну, не волнуйся, жди. - Он ласково потрепал ее плечо и быстро зашагал к выходу.
Уже открывая дверь, услышал испуганный голос Маши:
- Кто же наказывал, чтоб я пришла?
И ответ хозяйки:
- Тимошка наказывал. Знать, Василий велел.
Прапорщик с довольной ухмылкой натянул козырек на самые брови, пряча лицо от солнечного света.
Он шел, смело расталкивая толпу. Он знал, что на него смотрят: на его плечах солнце ярко золотит парадные погоны.
Успенская площадь на окраине города необычно оживленна. Призывники, приехавшие и пришедшие из волостей, столпились у военкомата. На телегах родственники, жены. Многоголосая пестрая толпа напоминает цыганский табор, заполнивший не только площадь, но и улицу до самого Успенского кладбища.
Переливы гармоник, грубая матерщина, озлобленные окрики, женский плач...
Какой-то разудалый гармонист забрался на ограду кладбища - чтобы всем слышнее было! Из толпы к ограде потянулись молодухи. Выкрикивали частушки, раздирая рты, будто старались перекричать толпу.
...И я тоже страданула
свово Ваню обманула...
хрипло пела захмелевшая мещанка, вытирала с лица пот и щурилась от яркого солнца. Назло тоскливому страданию второй гармонист где-то рядом резанул веселую "досаду". И тут нашлись голосистые певуньи:
...Ой, досада, ой, досада,
мать корову продала!
А еще берет досада
меня замуж отдала!
Какой-то шутник, пронырнув между молодухами, вытянулся перед ними в дурашливой позе и заорал во все горло:
Ой, досада, ой, досада,
потерял штаны у сада...
Шарил, шарил - не нашел,
без штанов домой пришел!
Толпа дружно грохнула, а шутник выпучил глаза, будто не понимает, над чем люди смеются:
- Чаво раздираетесь? Знать, комиссар вас накормил?
- А ты что - голодный? - крикнул кто-то из толпы.
- Кашу жду! Комиссары пшено ищут по селам. Нас на фронт, а сами тут будут объедаться да наших баб шшупать.
Гривцов все замечал, все слышал. Остановился, чтобы оглядеться. Каждого из своих приветствовал кивком головы. "Все на местах", - отметил удовлетворенно.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.