Расплата - [20]

— Конечно, я с вами! — заявил Пересаде. — Будет удача — спасемся, не будет — быстрее закончатся муки…

На лагерном построении комендант объявил:

— За подготовку к побегу двое пленных расстреляны. Еще двадцать, как обещал, сейчас расстреляем.

После этого был зачислен в полицию, жил в теплом доме, в сытости, получил синюю французскую форму. Вот такая с земляком приключилась история. Вам, гражданин следователь, было бы интересно узнать его фамилию. Ладно, дам вам фамилию, а если земляка не найдете, спрос не с меня. Пленные обманывали фашистов, пусть сами отвечают за это.

— Значит, кто меня завербовал на службу в лагерную полицию? Никто не вербовал, земляк помогал спастись от смерти. Теперь ясно, что так нельзя было спасаться, только мы тогда думали, как выжить.

— Итак, переходим к спасителю? — повторяет свой вопрос Харитоненко.

— Фамилия моего земляка Бережной, назвался Петром, лет ему было под тридцать, — задумчиво вспоминает Мисюра, будто не заметил иронии следователя. — Нет, пожалуй, не было тридцати, лет двадцать пять — двадцать семь. Говорил, что из Миргородского района, а вот название села позабыл. Что о себе говорил? Холостяк, работал в колхозе на разных работах. Нос картошкой, морда скуластая, худой. Тогда все были худые.

Глава третья

1

Все, Сергей Спиридонович, вы установлены! Подполковник Харитоненко перечитывает вывод дактилоскопической экспертизы;

«След папиллярных узоров оттиска ногтевой фаланги большого пальца правой руки на анкете вахмана Лясгутина Сергея Спиридоновича оставлен ногтевой фалангой большого пальца правой руки Лясгутина Георгия Спиридоновича».

Долго же мы вас, Сергей Спиридонович, искали, и надо отдать должное: вы оригинально сбежали от прошлого. Не куда-нибудь, в свою же семью, приняв имя пропавшего без вести брата Георгия, получив по его метрике паспорт. Легко проходили любые проверки, ведь вам все досконально известно о жизни брата, никого из близких не осталось в живых. А мы вас безуспешно разыскивали среди шестнадцати однофамильцев. Пласт за пластом просеивали груды событий и не могли докопаться до истины. Нет, докапывались: убеждались в честности человека — и одной версией становилось меньше. А это было нелегкое дело. С вами, например, сколько пришлось повозиться! — берет Харитоненко со стола фотографию пожилого мужчины без правой руки. — Вроде бы все сходилось: Сергей Лясгутин, оказались в плену, находились в Хелмском лагере. Утверждали, что бежали из лагеря, партизанили, пока не потеряли правую руку. Подтвердилось пребывание в партизанском отряде, но только с сентября сорок третьего года. Тогда уже полным ходом шло освобождение Украины, многие немецкие прислужники искали прикрытия в партизанстве. Так их и прозвали в народе: «сентябрьские партизаны». И нет правой руки, невозможно проверить пальцевой отпечаток. В этой версии было много загадок. Обнаружили вас в Архангельске, вы утверждали, что родились и жили до войны в селе Рамушево под Старой Руссой. Больше года через село проходила линия фронта, не осталось ни домов, ни людей, уцелевшие разбрелись кто куда. Не удивило и то, что никто из одесситов, знавших довоенного бесшабашного и веселого Серегу Лясгутина, не смог его опознать в пожилом угрюмом калеке. Версия увлекла, забрала уйму времени и оказалась пустышкой. Проверили еще трёх Сергеев Лясгутиных, четырех Михайлов и пять Георгиев, пока не добрались до вас, Сергей Спиридонович. Даже в самом прекрасном прикрытии преступник допускает ошибку, надо только суметь до нее докопаться. Так и у вас получилось. С именем брата надо было взять его довоенную специальность, а вы не пожелали менять привычную шоферскую профессию на нелегкий труд грузчика. Запросто могли устроиться грузчиком в ростовском порту, а устроились шофером на «Сельмаше». Одна ошибка породила другую: пожелали подтвердить специальность и опыт — местом довоенной работы назвали не одесский порт, а «Союзтранс». Тут и погорели: среди довоенных работников «Союзтранса» не оказалось Георгия Лясгутина, только Сергей. И еще выдали вас, Сергей Спиридонович, довоенные привычки, страсть к левачеству, легкой наживе и пьянству. Вот так. Теперь с вами все ясно, а сколько для этого понадобилось лет! Так всегда: решенная задача уже не задача, поражает своей простотой. Когда-нибудь все выяснится и с Дриночкиным, а пока Дриночкиных — шестьдесят восемь. Двадцать семь сражались на фронте, пятеро находились в плену, и нет среди них ни одного Александра, ни одного уроженца Москвы… Что из этого следует? Или Дриночкин не является уроженцем Москвы, или он не Александр. Неужели, изменяя Родине в октябре 1941 года, предатель думал о том, как после войны уйти от ответственности? Вряд ли. А что может быть?.. Немало людей называют себя не паспортным именем, а так, как нравится. Возможен и другой вариант: изменил Родине, но, скрывая позор от родителей, сменил имя и место рождения. Эти варианты охватывают только города и поселки, а Александр Дриночкин может быть жителем сельской местности. Там не было паспортизации, обрывался документальный розыск. А наши ориентировки? В селе имелась возможность быть вне их сферы. И, наконец, уже после войны Дриночкин мог изменить свои данные, назваться любым именем, указать село, от которого осталось только название. Таких сел тысячи. Живет Дриночкин, тихий, смирный, под чужой фамилией, зацепиться не за что, нынешняя фамилия неизвестна. Путь один — искать ошибку, и Дриночкин в чем-то должен был ошибиться, как ошибся Сергей Лясгутин. Все ли проверено в биографиях Дриночкиных, бывших в плену? Никто из них не был в Хелмском лагере, во всяком случае, так утверждают они и их документы. И все же в биографии Алексея Афанасьевича Дриночкина, уроженца села Нарачино Новгородской области, имеются кое-какие зацепки. Этот Дриночкин в тридцать седьмом переехал в Москву, работал на заводе по обработке древесины, жил в заводском общежитии на Измайловском шоссе, в сороковом был призван на военную службу. Утверждает, что два года был узником шталага-328 — лагеря военнопленных во львовской Цитадели. А может, не сидел в Цитадели, скрывает пребывание в Хелмском лагере, где стал предателем? Разыскиваемый Дриночкин должен знать львовский лагерь военнопленных: два года прослужил вахманом соседнего лагеря — Яновского. Хотя вряд ли общались вахманы Яновского лагеря с немецкими солдатами из Цитадели. Какой смысл скрывать пребывание в Хелмском лагере и афишировать свое пребывание во Львове, где совершены преступления? По полученным данным, Алексей Афанасьевич Дриночкин — человек весьма положительный. Начал войну пограничником, отважно сражался, в плен попал раненным. Произошло это на львовской земле, вполне мог стать узником Цитадели. Отступая, гитлеровцы угнали пленных в Германию, оттуда вернулся на родину. С ноября сорок пятого — кадровый рабочий Магнитогорского комбината, женат, двое взрослых детей, многолетний председатель цехкома, ударник коммунистического труда, изобретатель. И все же не дает покоя большой палец его правой руки. Надо проверить! А какие для этого основания?.. Почему после войны не вернулся в Нарачино или в Москву, на место довоенной работы? Заинтересовали новый город, колоссальная стройка. А может, стремился быть подальше от довоенного Дриночкина? Произвести опознание по фотографиям?.. Легко обмануться! За тридцать семь лет изменяется человек, изменяется и память о нем. Необходимо произвести экспертную идентификацию личности по фотографиям вахмана Дриночкина и магнитогорского Дриночкина, сопоставить пальцевые узоры… Имеется еще один Дриночкин, Александр, уроженец Мытищ, вполне мог называть себя москвичом. В сороковом призван на военную службу, в октябре сорок первого под Киевом попал в окружение. Утверждает, что не был в плену, пять месяцев скитался по селам Полтавщины, дошел до Харькова, там жил у тетки, в ее собственном домике. В сорок третьем, после освобождения Харькова, направили в штрафной батальон, затем служил в мотострелковой дивизии. Трудно проверить версию этого Дриночкина: тетка скончалась, соседи не помнят. Усложняет проверку отсутствие большого и указательного пальцев правой руки, обезображена нижняя часть лица. По документам — производственная травма, но может быть и замаскированное членовредительство. Надо продолжать проверку, уж больно по-разному рассказывает знакомым о том, что делал во время войны.