Расплата - [3]

Хорват начал медленно, осторожно пятиться назад, стараясь не затоптать следы. Острая боль пронзила ногу. Хорват вдруг почувствовал, что больше не может ступить ни шагу. Забрался сюда. Увидел, что хотел. Для чего? Какой из этого прок? Решил испытать силы, которых уже не осталось?

Он присел на мокрую, хлюпающую землю. Необходимо отдохнуть. Потом отыщут. Плевать, что в таком состоянии!

Едва слышный звук падения разнесся над болотом. Неужели Ференц Яник? Неужели он, конюх? Упал? К Полу Хорвату медленно возвращались силы. Упал! Ведь предполагал, чувствовал, знал, что будет беда! Вскочил с примятой травы, спотыкаясь, волоча ногу, заспешив назад, оставляя в болотной грязи глубокие, быстро наполняющиеся водой следы.

* * *

Яник спрыгнул с лошади, подбежал к краю обрыва. Он даже не подумал привязать Раро рядом с Розитой. Лошади пограничников обычно привыкают к своим напарникам: одна из них всегда идет впереди, другая — чуть сзади, и никакими уговорами или понуканиями невозможно заставить их поменяться местами.

Яник не мог видеть старшего лейтенанта — над балетом поднимался липкий туман, разогретый воздух колебался в лучах солнца, наверное, поэтому командир не был виден. Яник встревожился. Он начал спускаться вниз по следам Пала Хорвата, которые отпечатались на песчаном откосе обрыва. Он уже почти достиг болота, как вдруг услышал за спиной какой-то шум. Полулежа, приподвернута. Яник знал, — еще бы ему но знать! — что случилось. Его лошадь, Раро, смотрела на него сверху. Сверкали ее большие влажные глаза. Она вытягивала длинную шею.

— Иди назад, слышишь?! — В голосе Яника прозвучали одновременно и угроза, и обреченность. Он бросился на помощь падающему животному, но споткнулся сам, потом еще и еще раз. Яник сильно ударился голевой: путь ему преградило бревно. Мутным, размытым показалось ему подернутое облаками небо.

— Раро!

На расстоянии вытянутой руки лежала лошадь. Она пыталась подняться, но передняя нога её была странно подвернута, Яник знал, — еще бы ему не знать! — что делают с лошадьми, сломавшими ноги. Глаза Раро были тусклы. Яник потрогал лоб — ссадина кровоточила.

Он кое-как доплелся до лошади, обнял ее за шею, попытался поднять, сдвинуть беспомощное, большое тело, издававшее резкий запах пота.

— Эх, черт побери!.. — длинно и горько выругался Яник. Он прижался к морде лошади и не смог сдержать подступивших слез. В голове проносились обрывки воспоминаний: как приручал он это животное, как мчались они по узким дорожкам осеннего леса, по пыльным откосам оврагов в пекле прошлогоднего и нынешнего лета, и полыхало солнце, в сторону которого они неслись. В это время ветви раздвинулись, и из кустов выбрался старший лейтенант. Лошадь мотала мордой, смотрела поблекшим взором вокруг, будто жаловалась. Яник молча взглянул на Пала Хорвата; в глазах его сквозила растерянность. Старший лейтенант не спросил, пограничник ли хотел спуститься с обрыва на лошади или она сама ринулась за ним. Вместе с Яником они попытались перевернуть лошадь на бок. Раро билась, металась из стороны в сторону. Выбора не было: передняя нога лошади безжизненно повисла.

Пал Хорват расстегнул кобуру. В глазах Яника вспыхнул протест, может быть, даже ненависть.

— У нас нет другого выхода, Яник! Отойдите в сторону!

Под взглядом старшего лейтенанта конюх съежился, потом отошел. Да и что делать? Лошадей не оперируют, их не возят по бездорожью на машинах «скорой помощи», не оборудуют реанимационных отделений; судьба заслуженных животных обрывается после их подвига или легкомыслия.

Раздался выстрел. Испуганные птицы сорвались с веток и стали подниматься в небо, постепенно набирая высоту.

— Пошли! — Старший лейтенант взял Яника за руку. Сонливая усталость начала одолевать его, он дрожал. — Пошли!

Яник поплелся за командиром — через заболоченный луг, мелководное озерцо — от убитой лошади к убитому человеку.

— Разожгите костер!

Потрескивая, быстро сгорал валежник.

— Бросьте в огонь зеленых листьев и свежей травы!

В небо, в самую высь, где кружили птицы, поднимался столб густого серого дыма.

— Так нас смогут быстрее обнаружить. Только бы не залезли в трясину!

Уже доносился скрип телеги. Показался Ёна, высокий, худой, меднолицый пограничник.

— Товарищ ефрейтор! Вы с Тибором Галом останетесь здесь! Ничего не трогайте! Осторожно, не затопчите следы!

— Есть, — ответил пограничник, внимательно глядя на кровоточащую ссадину на лбу Ференца Яника, на его сломленную горем фигуру.

— Раро! Раро! Бедная моя лошадь, — бормотал Яник.

— На болтовню нет времени, — остановил его Хорват.

Старший лейтенант подошел к трупу и тщательно обследовал содержимое карманов куртки и брюк.

Карманы оказались пусты. Ни денег, ни документов. Один трамвайный билет с оборванным краем. Пал Хорват спрятал его в сумку.

Пришлось помогать вовсе раскисшему Янику забраться в телегу. Грубер, второй конюх, поддержал и подсадил его. Медленно и уныло пошли лошади, гораздо медленнее и унылее, чем хотелось бы Хорвату. Узкая доска, служившая сиденьем, постоянно съезжала, гнулась, готовая вот-вот сломаться. Старший лейтенант поглаживал больную ногу. Внутри росло отвращение, болотный запах вызывал тошноту. Это лицо, эта рана вновь и вновь вставали перед глазами, делая воспоминания почти осязаемыми… Скорее бы застава! Когда на болоте обнаружили пострадавшего, часы на его руке показывали без четверти час. Таким образом, можно предположить, что убийство — или несчастный случай, такую возможность тоже нельзя исключить, — произошло около четверти первого. Зная расстояние от места происшествия до деревни, нетрудно подсчитать, когда доберется туда преступник. Сейчас половина второго, а то и больше: минутная стрелка на часах Пала Хорвата не двигалась. Ну вот, теперь еще и это!..