Распечатки прослушек интимных переговоров и перлюстрации личной переписки. Том 1 - [32]

Входим — и действительно — Славик прав оказался: одни во всем ресторане. Ну, официант нас уныло ведет к окну, за которым — живой паноптикум псевдо-деревенского псевдо-дворика: садимся — а прямо перед нами, за стеклом — индюк. Живой. И крепостная, под-новорусская, несчастная старуха. Живая. Кверху задом выбирает каких-то блох из апатичной козы.

Я говорю:

— Сла-а-ави-и-ик…

Славик говорит:

— Знаю-знаю… Сейчас мы быстро съедим чего-нибудь и уедем. Здесь же наверняка чего-нибудь постное есть!

Короче, подошел заспанный официант — невместительно толстый, в роль вжившийся, парубок, с расшито-расписной ширинкой, на руке висящей. Славик ему, со всей строгостью, подробно, с расшифровкой, со скидкой на под-новорусскую тупость:

— Молодой человек, — говорит, — у вас есть что-то без мяса, без рыбы, без молока, — и без яиц?

— Картоха! — расплывшись в улыбке, отвечает ему официант, — и машет ширинкой. Полотенцем, в смысле.

— Во! — Славик говорит. — Несите! Две порции! Только без сливочного масла, пожалуйста! С постным маслом!

А сам тем временем, когда парубок отвалил, грустно говорит мне:

— Я вот знаешь, о чем сейчас подумал: какая зияющая пропасть лежит между понятиями «пост», «диета», «голод», «голодание» и «голодовка»! Вроде — суть одна и та же: не жрать ничего! А ведь содержание абсолютно разное! Диета, например, — прямо противоположна по сути посту! Пост ведь — это отказ от плоти в пользу духа. А диета для похудения — когда бабы-модели и мужики-модели, например, голодают — это же наоборот примат плоти — они от этого, наоборот, еще гораздо более законченными самками и самцами становятся!

Я говорю:

— Единственное, на что я, пожалуй, была бы ради поста не готова — это жрать саранчу, как Иоанн Креститель.

Славик говорит:

— Как?! Акриды это разве саранча?!

— Ну, — говорю, — я предпочитаю верить, что нет. Жуткая же ведь там путаница с адекватным переводом библейской флоры и фауны. Плезиозавра левиафаном называют — а эволюционисты его, от испуга за крах своей теории, вообще чуть ли не гиппопотамом, вымышленно, постановили считать. Змей как «ехидны» перевели. А про акриды, в принципе, наиболее аппетитная версия, что никакая это не саранча — а плоды рожкового дерева. Помнишь, блудный сын ведь тоже в Евангелии мечтает забить пузо хотя бы «рожками», которые едят свиньи. Я думаю, как раз эти рожковые плоды и ел в пустыне Креститель.

— А это тогда даже очень вкусно получается! — Славик завопил, с загоревшимися, уже совсем голодными глазами. — Рожковые плоды и дикий мед! Это же тогда как орешки в меду получаются!

В этот самый момент парубок нам еду притащил: мы оба, просто уже не веря счастью, за вилки хватаемся.

И тут я замечаю, что сверху картошка чем-то очень подозрительным посыпана.

Я шепчу Славику через стол:

— Славик! Спроси у него, пожалуйста: что это такое! Ты ведь умеешь с ними разговаривать!

Славик, опять, со всей взыскательностью:

— Молодой человек! Это что это?! — и вилочкой подозрительный предмет подцепил.

А жирный парубок, накрутив ширинку на локоть, с достоинством:

— Шкварки!

The Voice Document has been recorded

from 22:03 till 22:33 on 18^th of April 2014.

Короче, любимый: уехали мы из «Шинка» со Славиком немедля же — вот ни маковой росинки! Проговорили у меня дома всю ночь. Уже ни спать, ни есть не хочется. На душе все более тяжко. Хотела заснуть, когда Славик под утро, стрельнув у меня на такси, уехал — ан не можется. Только я закрыла на секундочку глаза: звонит на мобилу портье Чарли.

— Эли! Ты еще спишь? Вставай скорее и спускайся сюда, на кабалу!

— Какую кабалу… Чарли… Что ты бредишь… Который час?! Как ты смеешь будить меня в…

— В час дня. Не ищи, не ищи часы, красотка. Искать ветра в море. Ты просила позвонить разбудить тебя по мобильному, если ты не спустишься к завтраку. Тебя горничная не может добудиться. Ты, что, городской телефон опять из стены выдернула? Спускайся, говорю, сюда на кабалу, на рецепцию — я покажу тебе этого подлюгу. Ты во сколько вчера легла?

— Ни во сколько я не легла, ни вчера ни сегодня, я вообще не спала, только что компьютер выключила. Что тебе от меня нужно?

— Занавески задернуты были?

— Не помню.

— Ну открой глаза да посмотри! Задернуты?

— Да.

— Понятно. Ничего не видела. Спускайся.

— Куда спускаться? Отвали, Чарли. Чего тебе от меня нужно?

— Спускайся на кабалу. Говорят тебе. Балаган! Спускайся на рецепцию! Я тебе покажу этого подлюгу! Каждый раз одно и то же! Каждый раз — перед Песахом — и здесь в отеле, и у меня дома — моя жена все моет, убирает — я сам вчера три ведра помоев из дома вынес — а потом приходит этот подлюга и все засирает!

Полу-спросони — полу-с-недосыпа, спускаюсь в лифте в фойе — поняв, в бессонной какой-то логике, что иначе от Чарли не отделаться.

— Я же тебе говорю! — с раздраженным ликованием заводит Чарли опять ту же невнятную песню, как только я подхожу к рецепции. — Этот подлюга появился ночью! Я выглянул ночью дома в окно — а луна красная совсем! И с огромной физиономией! Я этого подлюгу как увидел ночью — балаган! — сразу жену будить бросился: задраивай все двери! И окна!

— Охолони, Чарли, и объясни, будь любезен, какого хрена ты просил меня прийти? И прекрати мне тыкать в нос своей курительной трубкой.