Распечатки прослушек интимных переговоров и перлюстрации личной переписки. Том 1 - [31]
— Они, что, — говорю, — у тебя телефон отняли?! Почему ты вырубился?
— Да нет, — говорит, — у меня зарядка просто села! Давно уже причем! Я уж просто от отчаяния, когда они меня шантажировать начали — нажал в кармане незаметно кнопку — и телефон включился — на последнем каком-то издыхании! И в эту секунду ты позвонила! Все, — говорит, — нет сил, ща умру, пойдем пожрем куда-нибудь скорее! В «Пушкин», что ли? Ужасно, но зато близко!
Короче, пришли в «Пушкин».
Официант (этот, рыжий, в своем дурацком передничке) мне говорит:
— Вам, — говорит, — как всегда? Две двойных порции вегетарианских грибных пельменей?
Я говорю:
— А можно, — говорю, — вас прежде попросить уточнить все-таки у повара, добавляет ли он в тесто яйца? А то вы мне в прошлый раз так и не ответили.
Официант злобно на меня глянул, юной челюстью бритой кляцнул — но пошел, виляя обтянутым задом, к повару.
Я говорю:
— Может быть, не нужно было спрашивать… Может быть, — говорю, — надо было воспользоваться рецептом апостола Павла: не выяснять ингредиенты купленного на торжище — для спокойствия совести…
— Нет-нет, — говорит Славик, — правильно сделала. — А сам в руках меню «Пушкина» вертит. — Эх… — говорит. — Ничего что-то из их меню не хочется… Всё перепробовано!
А тут официант вернулся:
— Я, — мстительно так говорит, — вам, конечно, не должен был бы этого говорить — потому что тогда вы блюдо не закажете. Но… Ваши опасения оправдались.
Я говорю:
— Славик, ты будешь что-нибудь заказывать?
— Нет-нет, — говорит. — В другое место пошли тогда!
Я говорю:
— Куда ж мы пойдем? Может, в «Китайский летчик» — по-простому, гречневой кашки с грибами съедим?
— Ой! — Славик руками на меня замахал. — Не дай Бог! Там такой грохот — концерт наверняка какой-нибудь, и орут все!
Короче, вышли мы с ним на крыльцо, в раздумьях. Вдруг Славик говорит:
— В «Шинок» поедем, придумал!
Я говорю:
— Ни за что! Чтоб мы там кого-нибудь из этих, прости Господи, встретили?!
— Да ну что ты! — уговаривает меня. — Никого там сейчас нет!
— Не охота, — говорю, — далеко так тащиться. Водителя, — говорю, — мне в такой час вызывать неудобно. Может, в Елисеевский, — говорю, — зайдем чего-нибудь купим — и у меня поедим? А то у меня гость один был — все сожрал!
— Нет, — Славик говорит, — уж раз мы с тобой договорились пойти куда-нибудь позавтракать вместе сегодня — так давай хотя бы сходим поужинаем! Поехали! У тебя, — говорит, — есть деньги на такси? А то у меня, — говорит, — ни копейки наличных не осталось!
Короче, словили таксиста.
Я говорю:
— Славик, — говорю, — тебя, что, — говорю, — целый день в ментуре продержали?!
— Да нет, — говорит, — всего полчаса.
Я говорю:
— А где ж ты шлялся целый день?!
Славик мне (уже в машине) говорит:
— Ой, даже вот не хотел тебе рассказывать… Ужас! Ужас! Все наперекосяк с самого утра! Мне такой ужасный сон приснился! Меня за ногу во сне какой-то урод схватил — и не отпускает! И больно так! Я чувствую: всё, сейчас просто кожу уже обдерет — жгучая боль! Я пытаюсь от него отбиться — и не получается! Впивается в ногу мне всё больнее и больнее! Я в ужасе просыпаюсь — и вижу, что это к моей лодыжке, оказывается, к волосам на ноге, жвачка прилипла — а моя кошка залезла ко мне под одеяло и всеми когтями эту жвачку отдирает! Ну я вроде очнулся — кошку прогнал, жвачку пошел в душ выбривать — а настроение все равно самое гнусное после этого сна! Депрессуха прям настоящая началась. Вышел на улицу — и как-то всё, чувствую, ужасно в мире!
Я говорю:
— Бедненький, что ж ты сразу не позвонил и про свой сон не рассказал?
— Ой, ну что ты, — говорит, — я наоборот сразу понял, что тебе я, в таком своем депрессушном состоянии, портить настроения не хочу! Ну я и поехал к одному своему редактору, которому мне кое-что заказать надо было — которого я ненавижу! Думаю: вот кому мне не жалко портить настроение — так это ему! Ну и проваландался с ним, выхожу, чувствую: жрать уже охота — невыносимо. Зашел, с отчаяния, в макдональдс на Новокузнецкой — все равно, думаю: хуже уже не будет. Народу полно. И вдруг я замечаю — в углу там женщина сидит, бомжиха — не ест ничего, не на что, видно, — но у нее такое блаженное выражение лица — что я понял, что ей, видимо, в жизни уже так хреново — что вот даже погреться посидеть для нее уже небесное блаженство. Ну, я ничего жрать там вообще не смог — выгреб из карманов всю наличку, какая была, всунул ей в руку, и выбежал оттуда…
Короче, любимый: Славик сидит мне душу изливает, бедный.
А тут в лобовое стекло нашего такси ка-а-к бросится что-то! Наш таксист ка-а-к мотанет руль в сторону! Затормозил резко, на обочину съехал. Смотрю — водитель аж трясется от ужаса. Оказалось — грязный целлофановый пакет просто. А водитель этим своим маневром ухитрился колесо пробить. Говорит: «Простите, вам другую машину ловить придется».
Поймали. Едем. Я смотрю в окно — и тут вижу — эти гнусные грязные целлофановые пакеты-то, ледяным ветром надутые, всюду летают — вихрь мусорный какой-то — и атакуют машины! Скверная ночь. Ветер противный, крайне даже противный. Еле доехали. Смотрю — уже почти полночь. И меньше всего в жлобень «Шинка» входить хочется. Ну, думаю, ладно, раз доехали…
Я проработала кремлевским обозревателем четыре года и практически каждый день близко общалась с людьми, принимающими главные для страны решения. Я лично знакома со всеми ведущими российскими политиками – по крайней мере с теми из них, кто кажется (или казался) мне хоть сколько-нибудь интересным. Небезызвестные деятели, которых Путин после прихода к власти отрезал от властной пуповины, в редкие секунды откровений признаются, что страдают жесточайшей ломкой – крайней формой наркотического голодания. Но есть и другие стадии этой ломки: пламенные реформаторы, производившие во времена Ельцина впечатление сильных, самостоятельных личностей, теперь отрекаются от собственных принципов ради новой дозы наркотика – чтобы любой ценой присосаться к капельнице новой властной вертикали.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Сделав христианство государственной религией Римской империи и борясь за её чистоту, император Константин невольно встал у истоков православия.
Эта повесть или рассказ, или монолог — называйте, как хотите — не из тех, что дружелюбна к читателю. Она не отворит мягко ворота, окунув вас в пучины некой истории. Она, скорее, грубо толкнет вас в озеро и будет наблюдать, как вы плещетесь в попытках спастись. Перед глазами — пузырьки воздуха, что вы выдыхаете, принимая в легкие все новые и новые порции воды, увлекающей на дно…
Ник Уда — это попытка молодого и думающего человека найти свое место в обществе, которое само не знает своего места в мировой иерархии. Потерянный человек в потерянной стране на фоне вечных вопросов, политического и социального раздрая. Да еще и эта мистика…
Футуристические рассказы. «Безголосые» — оцифровка сознания. «Showmylife» — симулятор жизни. «Рубашка» — будущее одежды. «Красное внутри» — половой каннибализм. «Кабульский отель» — трехдневное путешествие непутевого фотографа в Кабул.
Книга Сергея Зенкина «Листки с электронной стены» — уникальная возможность для читателя поразмышлять о социально-политических событиях 2014—2016 годов, опираясь на опыт ученого-гуманитария. Собранные воедино посты автора, опубликованные в социальной сети Facebook, — это не просто калейдоскоп впечатлений, предположений и аргументов. Это попытка осмысления современности как феномена культуры, предпринятая известным филологом.
Не люблю расставаться. Я придумываю людей, города, миры, и они становятся родными, не хочется покидать их, ставить последнюю точку. Пристально всматриваюсь в своих героев, в тот мир, где они живут, выстраиваю сюжет. Будто сами собою, находятся нужные слова. История оживает, и ей уже тесно на одной-двух страницах, в жёстких рамках короткого рассказа. Так появляются другие, долгие сказки. Сказки, которые я пишу для себя и, может быть, для тебя…