Распечатки прослушек интимных переговоров и перлюстрации личной переписки. Том 1 - [194]

А на следующий день вполне трезвый, но слегка с хрипотцой мужчина, никак не представившийся, настырно спросил ее в телефонную трубку:

— Мы же были званы с тобой в гости! Куда же ты пропала? И вааще: какие загадочные исчезновения — выскочила из поезда… Мы все долго гадали, не обиделась ли ты на что-то… А на парти вчера Варвара и Дима очень расстраивались, что ты не пришла — спрашивали меня, что случилось? Они решили, что ты — моя девушка…

А на следующий день… На следующий день Елена уже не могла себе объяснить, что с ней происходит.

Связанная с Семеном как будто бы общей тайной (после того, как он упомянул о Евангелии и своем крещении), Елена все время ждала, что он ответит ей на какие-то самые потаенные, глубинные, метафизические вопросы, в ее душе жившие — и, то и дело, в разговорах с ним, произносила какие-то обрывочные (чудаковато, наверняка, звучавшие) фразы — или даже, вернее, лишь начала фраз, запев фраз, — будто задавала музыкальную гармоническую загадку, как будто бы ждала, что он достроит мелодику, гармонию, достроит разрешение аккорда — предъявит ей неопровержимую правую часть разорванной секретной грамоты — как пароль.

Морок, волнение — единственное, что было результатом этой странной ее игры.

Семен вообще разговаривал по большей части как-то не смыслом, не диалогом, а какими-то блоками — вот блок баек про одно, вот блок хохм про другое.

— А что такое смирна? — задала ему Елена уже наивный, простенький какой-то, без всякой двойной подкладки, вопрос — набравшись смелости и сама позвонив ему по домашнему телефону (который Семен записал для нее, почему-то не через дефис, и не каждую цифру отдельно — а, соригинальничав — разделяя цифры запятыми). — Я у Матфея слово прочитала, и не могу найти в словаре. Ты не знаешь?

— Смирно? — переспросил Семен, искренне удивившись. — Смирно — да это же такая команда в армии! — бодро отрапортовал он — видимо, по мотивам недавно пройденных военных «сборов».

— Да не «о», а «а»! — кротко поправила Елена.

— Аааа… нет, тогда не знаю, сорри… — извинился Семен.

Каждый раз, оказываясь с Семеном в компании его друзей, Елена исподволь замечала, что ровесницы его, и даже его сокурсницы — студентки всего лет на пару его младше — относятся к нему с какой-то скептической усмешкой. Семен, впрочем, щедро отплачивал им тем же: через пару дней, вечером, после неудачного похода большой компанией на какой-то концерт (не досталось билетов), когда последняя его университетская подруга, со смешком простившись, ушла домой, и Семен снова остался один на один с Еленой, и поехал провожать ее домой, он тихим напористым голосом вдруг сказал:

— Для них ты — чучело гороховое какое-то. Ты такая юная. Они-то уже всего перевидали, для них уже даже аборт сделать — как чихнуть.

И то, что Семен может даже и выговорить-то такое — ранило Елену почему-то опять до невозможности дышать.

А в другой раз, после встречи с каким-то хлыщом, близким другом Семена, начинающим кинорежиссером, тоже сынком какого-то «знаменитого» (абсолютно неизвестного и безынтересного Елене) родителя, Семен спокойно, как только тот ушел, пояснил, почему тот был хмур:

— Переживает он… Видишь как… Он привык, что ему каждая на шею бросается, на кого бы он ни посмотрел — ну как же! Богат, знаменитые родители, хорош собой. А тут ему недавно девушка одна понравилась — актриса молодая. А у него как раз жена на месяц в отпуск уехала. И он эту актрису уж и так и эдак к себе в гости заманивает — а она все отказывает. Вот он и в депрессии ходит.

И все эти омерзительные какие-то выкладки — то, что Семен спокойным, бытовым голосом об этом рассуждал, и то что из скривившихся его уст вылетали грубые расхожие словца да пошлые суждения, — ранило и резало ей душу почему-то невероятно.

И в разговорах с ним Елена все чаще немела, чувствовала странный столбняк, неспособность что-либо ему вообще высказать.

Да и действительно: что тут было сказать.

А за два дня до первого мая Семен вдруг позвонил и спросил, не хочет ли Елена сходить с ним вместе ночью на Пасху:

— Я иду в церковь рядом со своим домом. Служба закончится уже под утро. Тебе придется потом переночевать у меня: транспорт никакой работать не будет.

Анастасия Савельевна закатила Елене скандал со слезами:

— Если ты пойдешь к какому-то неизвестному мужчине, на ночь — то потом домой можешь не возвращаться! — кричала сквозь всхлипы она — что было довольно нелогичным: ведь «не возвращаться домой ночью» — это было как раз то, что Елена твердо намеревалась сделать.

— Мама, я иду не к нему домой, а в церковь! А у него дома я потом дождусь первого поезда метро. Я в церковь иду, в церковь! Ты не понимаешь, разве! — ликовала Елена.

— Тем более! — орала мать. — В церквях на Пасху — там же хватают дружинники… И в кутузку! Ты же потом ни в какой университет не поступишь! Ты из школы вылетишь!

— Мама, никого уже не хватают…

— На целую ночь, с мужиком… Ты хоть соображаешь, чем все это может кончиться?!

— Мам, ну ты хоть выбери что-нибудь одно — чего ты боишься: церкви? Или мальчика из университета, который у нас ведет занятия?

— Какой он тебе мальчик?! Взрослый мужик! С ума сошла!